Африканский казак - Виктор Лаптухин

— В седле не спать, не зевать! Миронов, повод мертвой рукой держишь! Голову жеребцу подними, баловать не давай! Крюков, смени ногу! Правую шпору приложить, пошли на новый круг! Миронов, деревня ты сиволапая, слушай команду! Проснись!

Спать и в самом деле стало невозможно. Хорошо еще, что после ночного дежурства удалось почти два часа поспать на лавке в канцелярии при манеже. Надо думать, что за это время Сидорыч, лучший шорник во всей императорской конной гвардии, уже успел подогнать Орлику новую сбрую. Конечно, такую работу очень просто можно сделать и самому, но навести столичный шик может только мастер своего дела. Седло и сбруя на коне под хорунжим лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка не должны вызывать ничьих замечаний.

— Слушай мою команду! Сабли вон! Сабли к атаке! Марш-марш! — За стеной начальственный бас заглушал топот копыт и храп лошадей. — Руби пехоту налево! Закройся назад направо! Крюков, не маши саблей как веником! Так коню и ухо срубишь!

Дмитрий вышел из канцелярии. Утро было ясное, прохладное, последние листья деревьев золотились под осенним солнцем. Рыжеусый вахмистр воспользовался такой хорошей погодой и вывел на учения гусарский молодняк. Гонял их парами на летнем поле, пока остальные стояли с краю, держа коней в поводу. Все ребята среднего роста, русоволосые и голубоглазые. Одеты в гимнастерки, белые холщовые рубахи, недавно введенные в армии как специальная форма для строевых и спортивных занятий. Все гусары подобраны один к одному, стоят в своих алых фуражках словно выводок молодых грибов боровиков.

В российской конной гвардии все полки составлены в масть. В Кавалергардском увидишь только рослых блондинов на гнедых конях, в лейб-гвардии Конном — усатых брюнетов на вороных, а казаки лейб-гвардии Атаманского полка все красуются при русых бородах и под седлом имеют рыжих коней.

Сам Дмитрий смуглолиц и кареглаз, роста хотя и среднего, но, когда сидит на своем гнедом Орлике, смотрится как картинка. На смоляной чуб и алый мундир молодого хорунжего уже обратили внимание многие барышни и в Царском Селе, и в Гатчине.

— Здравия желаю, ваше благородие! Виноват, Дмитрий Михайлович, расшумелись мы туточки, не знали, что вы рядом отдыхаете.

На рукаве у вахмистра три широкие нашивки за двадцать лет беспорочной службы, после сидения в седле на многоверстных переходах ноги скривило колесом, пышные усы едва прикрывают сабельный шрам на щеке. Служебный политес старый служака понимает до тонкости — казачий офицер может отсыпаться в чужом полку только с ведома начальства и уж никак не может возражать против проведения учений. Но приличия следует соблюсти, как бы извиниться за причиненное беспокойство.

— Продолжай занятие. Я тут к вашему Сидорычу по делу заглянул.

— То-то я гляжу, что он подгоняет и сбрую на чужого коня, — расплылся вахмистр в умильной улыбке. — Ваше благородие, как его работу станете опробовать, сделайте божескую милость, покажите рубку лозы с обеих рук. Намедни наш эскадронный очень много хороших слов говорил об этом вашем даровании. Молодняку нашему будет поучительно на такое хоть одним глазом взглянуть. Ребятки-то все первогодки, еще совсем зеленые.

— Отчего не показать, покажу. Этому меня с ранних лет дядя обучал, — согласился Дмитрий.

Еще раз посмотрел на молодых гусар. Парни ладные, но пока еще имеют взгляд робкий да и шеи тонковаты, а голенища казенных сапог болтаются на икрах, не сидят в обтяжку. Эти двое в седле держатся так, словно табун в ночное собрались гнать. Ничего, в полку их военному делу и всем артикулам быстро обучат, сделают лихими рубаками. И уж, конечно, подкормят.

У батюшки-царя солдаты не голодают. Хотя разносолов не подают, но горячее служивые имеют три раза в день — густые щи с мясом, масляную кашу, чай, сахар и три фунта хлеба. Первогодков кормят с лотка — кто сколько сможет, столько и съест. Старослужащие, которые такой паек не осиливают, получают с казны разницу деньгами.

Но и службу в полках спрашивают строго. У кавалеристов подъем трубят в пять часов утра, и начинается долгий рабочий день. После молитвы и завтрака надо вычистить, накормить и напоить коней. В полдень опять водопой и новая дача овса, в шесть вечера повторная уборка лошадей, в третий раз водопой и кормежка. Через три часа раскладка сена на ночь, молитва, трубачи играют «вечернюю зорю» и полки засыпают. Однако солдаты не конюхи, под неусыпным наблюдением унтер-офицеров и офицеров им еще надлежит следить за своей амуницией, конской сбруей, оружием. И все долгие четыре года службы учиться военному делу, учиться и снова учиться. Надо освоить правильную посадку в седле, научиться владеть холодным оружием и стрелять. Молодым предстоит выдержать эскадронные учения на плацу. Сначала «пешие по-конному», в которых кавалеристы пешком разучивают конные построения, а потом и настоящие маневры, когда полки лишь по взмаху генеральской сабли меняют построения и переходят с одного аллюра на другой. И потом нескончаемая череда маршей, учений, стрельб, караулов… Но бывают еще парады и смотры, когда начальство сходит с ума в стремлении навести немыслимую чистоту и порядок, а эскадроны сверкают на поле словно только что отчеканенные серебряные рубли.

Этим парням, вчерашним пахарям и мастеровым, надо быть готовыми и к тому, что может разразиться война и маневры превратятся в настоящие сражения с убитыми и ранеными. Вот тогда им и предстоит узнать справедливость слов генералиссимуса Суворова о том, что «тяжело в учении, легко в бою». Те, кто уцелеет, будут потом вспоминать прошлое. Как вспоминают сейчас в станицах увешанные крестами и медалями старики. Про страшное и горькое не говорят, рассказы ведут все больше о счастливых или веселых случаях.

Совсем как ветхий дед Ерофей, в сотне которого после войны с Наполеоном в живых осталось не более десятка казаков. У него всегда речь идет об одном и том же. О том, как на разномастных конях, в истрепанном в боях и походах обмундировании, а некоторые даже и без сапог входили казаки в Париж. Тогда начальство очень смущалось, что в таком неприглядном виде приходится допускать сотни во французскую столицу. Но сами казаки не тужили на этот счет. Радовались, что войне пришел конец. На бульварах весело распивали местное шипучее вино и покрикивали на трактирщиков — «подавай быстро!». А те только повторяли — «бистро-бистро!» и спешили сменить бутылки.

Казакам, конечно, легче привыкать к военной службе. Сколько веков их деды-прадеды на российской границе караул несут. Все они относятся к военному сословию и проживают на землях, которые в военном и административном отношении подчиняются Главному штабу военного министерства. Каждый казак в восемнадцать лет должен обзавестись за свой счет обмундированием, шашкой и конем, а потом явиться на царскую службу. Первые три года он считается в «приготовительном разряде», обучается в лагерях вблизи от родной станицы, потом двадцать лет служит в «строевом разряде» в одном из полков, разбросанных по всей империи. После этого переходит в «запасной разряд», а затем и в ополчение. Так и проходит вся жизнь служивого. Но и казна, в свою очередь, не скупится на льготы, освобождает казаков от выплаты податей и налогов. На прожитье и содержание семьи каждому казаку она выделяет в постоянное пользование добрый надел в тридцать, а то и больше десятин плодородной земли ¹. Станицы имеют собственные выпасы, мельницы, рыбные угодья. Офицерам казачьих войск жаловано потомственное дворянство и все положенные этому сословию привилегии.