Благословляю на праведный бой! Сопротивление мировому злу - Иван Охлобыстин Страница 7

В Москве мама Ксюхи сразу же повезла нас к профессору со странной фамилией Родоман. Она про него в газете статью прочитала, что, мол, московский ученый в своей лаборатории создал средство, которое помогает бороться со СПИДом и гепатитом. Мы поехали к этому профессору и купили лекарство – серый порошок из каких-то минералов, с запахом куриных фекалий. Кыса стала его пить, и, действительно, через какое-то время анализы показали, что все нормально, гепатит не развивается.

Мы были счастливы, но вскоре столкнулись с новым испытанием – стало непонятно, на что жить. Я два года служил в храме Святителя Николая на Раушской набережной бесплатно, поскольку «заштатник», писал сценарий многосерийки «Жития святых», но все это не приносило нормальных денег. В кино же, будучи батюшкой, сниматься не мог, во всяком случае, я так думал тогда. Мы продали машины, потом какую-то золотую чепуху, потом еще что-то и уже подходили к краю. Основная еда у нас была – консервированная фасоль, макароны с кетчупом и чесноком либо с давленым лососем из банки.

– Папа, опять макароны! – иногда возмущалась шестилетняя Анфиса.

– Не макароны, а спагетти. Представь, что мы сицилийские колхозники и у нас неурожай!

Анфиса смеялась. Но я-то отчетливо понимал: грядет катастрофа. Еще месяц, максимум два, и все – реально нечего будет есть. Спас друг. Зовут его Рашид Сардаров, меня с ним познакомил Вася Толстунов, с легкой руки которого я стал священником. Рашид – нефтяник, человек более чем состоятельный, из той редкой категории людей, которые достойны своего богатства. Я бы много чего хорошего мог о нем рассказать, но не любит он этого. Охотиться на черного носорога любит, Мандельштама любит, Рахманинова любит, а о себе говорить не любит.

В тот момент Рашид как-то прочувствовал, что у меня край, и говорит: «Сделаем так. Я человек небедный. Наплевать, как это выглядит, но тебе нужны деньги».

И он стал их мне давать. Несколько лет я жил за его счет. Православный священник на средства мусульманина. Вот так вот. Но правда есть правда. У большинства белого духовенства есть гигантская проблема: непонятно, как кормить семьи. Зарплата всего двадцать тысяч рублей! А то, что продажа свечек и требы, то есть отпевание и венчание, приносят деньги, – это все иллюзия. Ничего они не приносят. В основном духовенство живет за счет пожертвований прихожан. А труд священнослужителя – титанически тяжелый. По девять часов на ногах. А еще исповедь. Выслушать человека и, причем не формально, сопереживать ему бесконечно тяжело. Человек чувствует фальшь, его не обманешь. Я преклоняюсь перед настоящими священниками. Их мало, как всего настоящего.

В общем, жил я на деньги друга, пока не начал опять сниматься.

Сначала режиссер Павел Лунгин предложил в «Острове» сняться в небольшой роли. Я искренне считал, что мне нельзя. А ведь такой фильм получился!

Потом меня позвали еще в одну картину… В разговоре со знакомым священником я посетовал:

– Мне такие деньги за роль предлагали, а я отказался…

– Аморальщина?

– Да нет, семейные какие-то разборки, туда-сюда ходят, всячески страдают.

– А что ж ты отказался?

– Так нельзя же.

– А где это написано? Ты не дури, сам не принимай решение, а напиши патриарху и спроси.

Через три недели пришел ответ, что можно, раз семью содержать надо. Мне тут же предложили Распутина сыграть, и я начал сниматься. Вообще утверждение, что актерство – греховная профессия, чушь собачья. Какое именно актерство? В свое время Иоанн Златоуст написал знаменитую статью «О театре». Но что такое театр в его времена? Это римские и греческие действа, когда на сцене вместо клюквенной крови использовали настоящую, просто резали раба: чего морочиться? И конечно, такое безобразие не могло понравиться Златоусту. Но теперь-то все не так. Нынешний, академический театр – внучатый племянник площадных, рождественских представлений. «Гамлета» Шекспир писал в свободное от «елок» время.

Мы с Ефремовым, моим другом со студенческих лет, вместе снимались в фильме «Беляев». Это ремейк «Человека-амфибии». Я играл профессора, который имитирует собственную гибель. Мне сделали дикую маску – разбитое пулей лицо, я загримировался, и тут объявили обед. И как раз Андрюха Васильев приехал. Это главный редактор «Коммерсанта», они с Мишей снимались еще детьми в фильме «Когда я стану великаном». Потащили меня в ресторан. Я говорю:

– А как я есть-то буду – мне эта маска все лицо закрывает.

– Да ладно… – говорят, – сожрешь как-нибудь.

Приезжаем в ресторан, а меня не пускают. Ребята объясняют:

– С ним все нормально, он уже анальгин выпил.

А официантка не сдается:

– Какой анальгин? Ему в морду, наверное, раза три выстрелили! Как он еще двигается?

Мишка говорит:

– Двигается, не двигается, а кушать хочет все равно. Он сейчас восстановится, только покушать и выпить надо. У него часто так.

Убедил.

На изуверства мне в кино вообще везет. У Лунгина в фильме об Иване Грозном меня и на костре сожгли, и батогами забили, и в реке утопили. От такого количества казней я начал текст путать. Мне нужно с костра крикнуть:

– На Новгород, государь!

А я ору:

– Россия, вперед!

Лунгин смеется и радостно добавляет:

– Да, и все на выборы!

Еще снялся в комедийном сериале «Любовь на колесах» с Женей Добровольской. Я и Ксюху звал сниматься. Но она об этом и слышать не хочет: «Достаточно того, что ты актер. У нас и так бардак. Хоть кто-то в семье нормальным должен быть».

Некоторое время назад она пошла учиться иконописи. Сначала меня пригласили, но я понимал, что мне просто не хватит времени. А она рисует хорошо, у нее иконы стали на выставки просить. Кыса их не отдала, постеснялась, и напрасно… Теперь пишет иконы друзьям. И денег за это не берет. Она такая кристально чистая христианка, в отличие от меня, путаника. Хотя я и не считаю, что церковь обязательно должна человека чего-то лишать, если речь не идет о грехе. Господь не прокурор, его многие преподносят в коммерческих целях, Господь – защитник. Только Его в показаниях путать не надо. Адвокату глупо врать.

Я, как и прежде, увлекаюсь единоборствами. Когда борюсь, ничем не болею. У меня, как правило, хорошее настроение, я ровный, мне хорошо пишется. Когда перестаю заниматься, тут же простужаюсь, становлюсь какой-то нервический, неопределенный, пузо отрастает. А вот на мотоциклах бросил кататься. В 1996 году разбился сильно. Меня на повороте закрутило, и я упал. Боялся, что позвоночник поврежден, все было залито кровью, грудь порвана… Однако серьезно пострадали только зубы. Я их до сих пор так и не вставил. Надо заняться. Когда у тебя даже один ребенок, так рисковать аморально. А уж в моем случае…

У меня теперь приоритет – семья, все остальное не главное, даже я сам, как это ни странно звучит. Собственная творческая реализация по сравнению с этим – ничто. Дикий кайф получаешь, когда подарки делаешь, куда-то с семьей едешь, просто наблюдаешь. Это ощутить может только человек, имеющий детей. Такая ровная, спокойная радость, и это не просто обладание чем-то и не ощущение защищенности в будущем – меньше всего на свете я думаю о том, что когда-то в старости дети меня поддержат. Это собственная потребность – выпестовать их, вырастить, и чтобы они ни в чем не нуждались.