Европа судит Россию - Юрий Емельянов Страница 62

Ленин противопоставлял буржуазной демократии пролетарскую, социалистическую. Ленин подчеркивал, что, несмотря на Гражданскую войну, в Советской стране уже созданы такие условия для подлинного народовластия, какие никогда не существовали при капитализме. Он писал: «Советы – непосредственная организация самих трудящихся и эксплуатируемых масс, облегчающая им возможность самим устраивать государство и управлять им всячески, как только можно… Свобода печати перестает быть лицемерием, ибо типографии и бумага отбирается у буржуазии. То же самое с лучшими зданиями, дворцами, особняками, помещичьими домами. Советская власть многие и многие тысячи этих лучших зданий отняла сразу у эксплуататоров и таким образом сделала в миллион раз более «демократичным» право собраний для масс, – без которых демократия есть обман… Пролетарская демократия в миллион раз демократичнее всякой буржуазной демократии; Советская власть в миллион раз демократичнее самой демократической буржуазной республики».

Победа советской власти в Гражданской войне после того, как она временно утратила контроль над большей частью территории России, ее природных богатств и населения, доказала, что она являлась наиболее боеспособной и наиболее организованной силой. Источником этой силы было то, что советская власть сумела предложить большинству населения страны более привлекательную альтернативу, чем Белое движение и национал-сепаратистские силы. Большевики демонстрировали свою приверженность принципам социальной справедливости, лозунгам «Земля – крестьянам! Фабрики – рабочим!», хотя и проводя суровую политику военного коммунизма. Их оппоненты также прибегали к жестким методам управления, но они до последних дней Гражданской войны не смогли предложить никакой убедительной программы для преодоления социального неравенства и решения других отчаянных проблем России. Лозунг белых «Россия – великая, единая, неделимая» на практике оборачивался лишь восстановлением дореволюционных порядков, которые были решительно отвергнуты большинством населения в 1917 году.

Впоследствии, объясняя поражение контрреволюции, В.В. Шульгин писал, что помимо белых, в которых он видел самоотверженных борцов за «великую Россию», в антисоветском движении было множество «серых», которые нередко задавали тон в руководстве. «Серость» проявлялась прежде всего в неспособности белогвардейских сил подняться над узко корыстными классовыми интересами. А.И. Деникин писал: «Классовый эгоизм процветал пышно повсюду, не склонный не только к жертвам, но и к уступкам… Особенно странной была эта черта в отношениях большинства буржуазии к той власти, которая восстанавливала буржуазный строй. Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась ничтожными в полном смысле слова цифрами. И в то же время претензии этих классов были весьма велики».

Л ишь в декабре 1919 года в руководстве Добровольческой армии стали рассматривать записку Н.И. Астрова, в которой предлагалось взять курс на реформы и установление связи белых властей «с разными слоями населения, по преимуществу с крестьянством, связанным с землей, со всеми элементами, занятыми производительным трудом в области промышленности и торговли, со служилым элементом, с городским населением, с его мещанством и мелким ремесленничеством. Опора на одну какую-либо часть населения и отбрасывание всего остального населения было бы непоправимой ошибкой, которую использовали бы враги новой власти». Однако даже робкие предложения Астрова были отвергнуты, так как, по словам председателя Особого совещания генерала Лукомского, в них усмотрели недопустимые выпады против буржуазии.

Белые армии не вызвали доверия у широких масс и своим моральным обликом. Помимо классово ограниченных, недалеких людей, или «серых», по мнению Шульгина, Белое движение губили и «грязные», то есть морально деградировавшие люди, озабоченные жаждой наживы вне зависимости от применявшихся ими средств. Характеризуя уровень спекуляции и разложения в белом стане, А.И. Деникин писал: «Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг людей самых разнообразных кругов, партий и профессий: кооператора, социал-демократа, офицера, даму общества, художника и лидера политических организаций… Казнокрадство, хищения, взяточничество стали явлениями обычными, целые корпорации страдали этим недугом».

Хотя многие белые офицеры самоотверженно сражались на фронтах, значительная часть офицерства предпочитала отсиживаться в тылу. «Чувство долга в отношении государственных повинностей отправлялось очень слабо, – писал А.И. Деникин. – В частности, дезертирство приняло широкое, повальное распространение. Если много было «зеленых» в плавнях Кубани, в лесах Черноморья, то не меньше «зеленых» – в пиджаках и френчах – наполняло улицы, собрания, кабаки городов и даже правительственные учреждения. Борьба с ними не имела никакого успеха». Хотя военно-полевые суды белых армий время от времени выносили смертные приговоры дезертирам, но, по словам Деникина, обычно «каким-нибудь заброшенным в Екатеринодар ярославским, тамбовским крестьянам… Несмотря на грозные приказы о равенстве классов в несении государственных тягот… ни одно лицо интеллигентно-буржуазной среды под суд не попадало. Изворотливость, беспринципность, вплоть до таких приемов, как принятие персидского подданства, кумовство, легкое покровительственное отношение к уклоняющимся, служили им надежным щитом». Неспособность верхов белой армии заразить энтузиазмом даже своих офицеров и добиться дисциплины в ее рядах губило белое дело.

Наконец, полагаясь на иностранную помощь и интервентов, Белое движение стало восприниматься русскими людьми как извечно чуждое и враждебное народу и стране. Вековые классовые барьеры, разделявшие «верхи» и «низы», сохранялись в белом стане и зачастую подчеркивались представителями верхов своим подражанием западным образцам поведения. Зависимость же белых от иностранной помощи, присутствие различных иностранных советников, хозяйничанье и насилия интервентов лишь усиливали в народе представления о чужеродности и враждебности белого дела интересам России.

Объясняя причины, почему крестьяне российского Дальнего Востока поднялись на борьбу против иностранных интервентов, прибывших туда весной 1918 году на помощь антисоветским силам, историк Федор Нестеров указывал, что сначала крестьяне не имели ничего против пришельцев, так как их доходы даже несколько выросли при оккупантах. Однако поведение иностранных войск настолько задевало человеческое достоинство крестьян, что они пошли в партизанские отряды, возглавлявшиеся большевиками. Свидетельства о том, «что на прошлой неделе американский матрос в порту застрелил русского мальчика, что несколько японцев на глазах у всех среди бела дня забили прикладами до смерти дряхлого старика корейца, что местные жители должны теперь, когда в трамвай входит иностранный военный, вставать и уступать ему место, что по селам, где располагаются японские гарнизоны, расклеены распоряжения комендатуры, предписывающие русским при встрече с японцем остановиться, снять шапку, поклониться и сказать: "здравствуйте!", что в Хабаровске ежедневно расстреливают десятками пленных красногвардейцев, что по ночам желтый поезд Калмыкова останавливается на мосту через Амур и там личная охрана атамана кавказскими кинжалами и шашками рубит и сбрасывает в реку заключенных, которых устала пытать», все это перевешивало соображения о том, что интервенты, не торгуясь, неплохо платят за шкурку соболя. Подобные же соображения заставляли крестьян европейского Севера России, Украины, Белоруссии подниматься против англо-американских, германских, польских интервентов и принимать сторону советской власти.