Россия на дне. Есть ли у нас будущее? - Максим Калашников Страница 60

Владимир Хомяков думает, что в борьбе за новую Россию можно рассчитывать и на таких людей во власти, и на Русскую православную церковь, которая сейчас активизировалась. Он напомнил слова Бжезинского о том, что после крушения СССР главным врагом Запада осталась Русская православная церковь. Наконец, есть наш народ.

— Нам говорят, что для обслуживания «трубы» нужно не более тридцати миллионов населения. Но никто не говорит о том, что в новом порядке будет выгоднее завезти сюда 30 миллионов китайских работников, нежели сохранять русских, — считает эксперт. — Зачем мы-то нужны? То есть мы можем опираться на народ. Наша организация поэтому и пытается объединить разных людей на общих принципах, мобилизовать их. Так, чтобы, в случае «правильного качка» власти в нужную сторону, ей было бы на что опереться. Ну не на «Единую Россию» же с «Нашими» им опираться-то!

Задача интеллектуального сообщества: покончить с распрями (кто первый сказал то или это) и предложить четкие схемы выхода из кризиса. Согласен с тем, что все нужно разработать заранее: как сделать то-то и то-то…

* * *

Как всегда, с интересным и парадоксальным докладом выступил директор Центра русских исследований Московского гуманитарного университета кризисолог Андрей Фурсов. (В ИДК он возглавляет Центр методологии и информации.)

Как считает А. Фурсов, две социальные системы (Россия и капитализм) родились вместе: в середине XVI века. И умрут они вместе, в объятиях — не позже середины XXI столетия. Есть два главных подхода к сегодняшней ситуации. Первый — кризис носит беспрецедентный, небывалый характер. Второй: да ерунда все это, были уже и кризисы, и войны, и смуты.

— Странным образом обе точки зрения верны, каждая по-своему, — говорит кризисолог. — В нынешней ситуации есть кое-что от прошлых кризисов. Но есть и нечто, что кардинально отличает нынешнюю ситуацию от прежних: сегодня мы имеем дело не со структурным, а с системным кризисом — как в русском, так и в капиталистическом случаях. Более того, происходит «волновой резонанс»: совпадение и взаимное наложение кризисов двух систем.

В русской истории системные сдвиги происходят тогда, когда проедается вещественная субстанция предыдущей эпохи и дальнейшее развитие требует передела. Это следствие того факта, что русское хозяйство характеризуется довольно низким уровнем совокупного общественного (и прибавочного) продукта. В отличие от этого западная цивилизация создает намного более объемный общественный продукт, а с XVI века регулярно и по нарастающей добавляет к нему чужой, заморский прибавочный, а то и необходимый продукт (впрочем, и к своим низам западная верхушка, особенно англосаксонская, всегда относилась с крайней жестокостью).

В русской истории было два поворотных пункта, две развилки, определившие дальнейшее развитие. Это — 1565 год и 1929-й. То есть введение опричнины и отмена НЭПа. Отмена НЭПа мне представляется датой не менее, а быть может, и более важной, чем 1917 год, потому что с 1917 по 1929 год Россия с точки зрения ее места в мировой системе продолжала стратегию Александра Второго, то есть оставалась зависимым сырьевым придатком, была не антисистемой, а системой; 1929 год — момент окончательного выбора вектора развития России в первые десятилетия ХХ века, начало завершения социалистической революции (1917–1933) и Гражданской войны (1918–1939).

И в 1565-м, и в 1929 году главным вопросом дальнейшего развития был следующий: как перераспределить имеющуюся скудную вещественную субстанцию? В пользу олигархии или — путем непопулярных мер — в пользу основной массы населения? В русских условиях этот «материалистический» вопрос решается только «нематериалистически» — властным способом. Во времена опричнины произошло отстранение тогдашней олигархии — четырех кланов суздальских княжат. В 1929-м — отстранение «ленинской гвардии», выступавшей за «сырьевой» вариант, который обрекал Россию на зависимое положение в капсистеме, а в перспективе — на утрату суверенитета. Разумеется, вся эта борьба сопровождалась усилением «пресса» на население — иначе не бывает, а в итоге выбор оказался национально ориентированным. Оба раза Иван Грозный и Иосиф Грозный сделали выбор в пользу антиолигархического пути. В первом случае он инерционно победил к середине XVII века, во втором — к концу 1930-х годов.

Сегодня Россия подошла (причем в значительно худшем состоянии, нежели при обоих Грозных) к моменту, когда вот-вот будет окончательно проедено советское наследие. Уже промотаны в основном человеческий капитал и техносфера. То есть и «физика» и «метафизика» проедены. И году эдак в 2017-м, аккурат к столетию Октябрьской революции, встанет ленинский вопрос: «Кто кого?» Как будет решаться главный русский вопрос на сей раз?

Но абсолютных повторов в истории не бывает. И нынешняя ситуация значительно острее той, что была в конце XVI — начале XVII века и в начале ХХ столетия. Во-первых, кризис носит глобальный характер, мы — его часть, причем не субъект, а объект. Во-вторых, Россию можно было взять голыми руками в первой половине XVII века, после петровских реформ и после Октябрьской революции. Но в Европе первой половины XVII века бушевала Тридцатилетняя война, она кончилась в 1648 году, а к тому времени Россия встала на ноги. Петр Первый, угробив экономику России, тоже поставил страну в опасное положение. Однако Европа оказалась занята своими войнами. А к середине XVIII века русские окрепли настолько, что смогли сломать хребет Фридриху Великому в Семилетней войне. Наконец, Сталин гениально использовал межимпериалистические противоречия, причем прежде всего не между Германией и Великобританий, а между главными — так вышло объективно — поджигателями Второй мировой — между Великобританией и Соединенными Штатами.

Повезет ли нам так же и на этот раз? Случай помогает только подготовленному.

Еще один важный вопрос: кто выступит субъектом изменений? Какие институты и организации? В России институты всегда были слабы, часто — «нарисованы на холсте». В России работает не институциональный принцип, а «чекистский». Под чекистским принципом я имею в виду не ребят в кожаных куртках на заре советской власти, а чрезвычайные комиссии вообще. Кто совершал рывок 1565 года? Чрезвычайная комиссия под названием «опричнина». Кто совершал петровский рывок? ЧК под названием «гвардия». Со сталинской эпохой тоже все понятно. Даже мягкие реформы 1861 года готовила мягкая форма «чрезвычайки»: редакционные комиссии. То есть в русской истории все субъекты возникают только в том случае, если создается Чрезвычайная комиссия — внесословная и внегрупповая. ЧК — не социальная группа в традиционном смысле слова.

Это — неоорден, ударная сила, метафизическое расширение тела Вождя. (Такового сегодня нет.)

Теперь о нынешнем кризисе. В середине XIX века капиталистическая мир-система (по Валлерстайну), обретя адекватную ей базу в виде индустриальной системы производительных сил, стала просто мировой — без дефиса. И обрушилась на две оставшиеся в мире мир-системы — русскую и китайскую. Совпадение по времени Крымской и второй Опиумной войн не случайно. Со второй половины XIX века и до сих пор развитие России так или иначе протекает в рамках мировой системы, но протекает принципиально по-разному.