Воруют! Чиновничий беспредел, или Власть низшей расы - Максим Калашников Страница 58

То есть страна снова покатилась к грани голода, к войне между городом и деревней, к новой «гражданке». И теперь у красных не было выбора: нужно было срочно проводить жестокую коллективизацию ради быстрейшей механизации села, ради строительства промышленности.

Советская власть взялась за дело. Еще в 1918-м Ленин встречается с царским организатором тракторного производства Яковом Маминым. В 1922-м при Госплане создается Тракторная комиссия, продолжающая дело царской комиссии Батюшкова. В отличие от нынешней РФ, делающей ставку на импорт всего и вся, тогда наши посчитали: для закупки нужного числа машин требуется 600 миллионов золотых рублей, а для закупки оборудования для их производства – 25 миллионов. Значит, будем делать сами! Для начала будем копировать американский «Фордзон», но параллельно – профинансируем отечественных конструкторов – Мамина и братьев Котляренко. Так, чтобы они могли создать наши, самобытные трактора. Чтобы мы не зависели технологически от Запада в будущем. Начали подготовку кадров технических специалистов и механизаторов. Придумали рациональный способ использования техники: не распылять ее по отдельным хозяйствам, а свести ее в МТС – машинно-тракторные станции, где каждый трактор будет использоваться с максимальной отдачей. Первые же опыты показали, что в МТС машины работают вчетверо интенсивнее, чем в фермерских хозяйствах США. (МТС упразднит, распылив технику по хозяйствам, урод Хрущев.)

В 1926 году правительство решает строить Харьковский тракторный, а в 1929-м – Челябинский тракторный завод. Затем развернули строительство завода в Сталинграде. О, как на Западе ржали: эти русские лапотники не смогут освоить конвейерное производство, как на заводах Форда или Германии. А вот взяли – и освоили! И с 1932-го прекратили импорт тракторов. Вскоре выпустили уже не заимствованный, а свой трактор – СТЗ-НАТИ.

И, конечно, параллельно провели коллективизацию, по сути, латифундизацию села. И сотни тысяч трактористов подготовили – механиков-водителей в будущей войне. А после смогли построить высокопроизводительное механизированное сельское хозяйство, которое ухитрялось работать в десять раз более худших природно-климатических условиях, чем американское фермерство. В условиях засух, дефицита солнечной энергии, суровой и долгой зимы.

Свет и тени

И ведь добились своего! В 2003 году мне пришлось встречаться с парой старых эмигрантов-антисоветчиков из Аргентины, люто ненавидевших все советское. Они в войну совсем молодыми попали из Союза на Запад. Но даже они мне сказали о том, что если в 1933-м был голод, то в 1938–1939 годах жизнь в советских городах была сытой. В магазинах и на рынках продавалось все и в изобилии. Они говорили, как утром ездили по улицам молочницы из сел, продавая парное молочко да сметану. То же самое мне и бабушка рассказывала, учившаяся перед войной в Воронеже. Так что если бы не та война, то изобильная жизнь в СССР пришла бы намного раньше. Нет, идеального изобилия и безоблачно-пасторальной жизни на селе еще не наблюдалось. Проблем хватало, жили еще бедновато. Но шло стойкое улучшение жизни! Коллективизацию удалось провести если не с минимальными потерями, то уж без крестьянской войны. Нам говорят, что голод 1933 года и раскулачивание обошлись в несколько миллионов жизней. Но распад России тогда же обошелся бы в десятки миллионов загубленных душ – помните об этом! Вспомните, что за неполных 20 лет «постсоветской независимости» РФ потеряла 18 миллионов населения, Украина – 7 миллионов и примерно миллион – Белоруссия. Распад России (включающей в себя три означенных республики) в 1930-е был бы куда тяжелей. Ведь тогда неминуемо добавилась бы внешняя интервенция и война на раздел русского наследства. Участники тоже понятны: поляки, немцы, японцы, англичане с французами, американцы.

Многое, знаете ли, говорят воспоминания современников, и прежде всего самих крестьян. Давайте познакомимся с воспоминаниями крестьянки бабы Нюры 1930 года рождения, опубликованными в сборнике «Взаправду» в 2008 году (проект Егора Холмогорова). Статья называется «Гитлер-освободитель».

Итак, юная Нюра запомнила перед войной богатство своего колхоза на Смоленщине. «Наша деревня самая богатая на районе была. На берегу Днепра, красавица. Когда утром гусей выгоняли – весь берег белым становился. Мы только новый дом поставили, радовались как… Вся деревня на новоселье гуляла. А как не позовешь: полдеревни родственников, помогали строиться, кто чем мог…

– А колхоз?

– Колхоз лесом помог. Матери справку в сельсовете дали, мужики стволы такие огромные, сосновые завалили, распилили, дом из них скатали. Двухэтажный, со светелками наверху, весь резьбой украсили. Загляденье, а не дом. Да недолго радовались… Как немцы пришли, приметили дом-то наш, заняли его сразу, а нас – в баню, одиннадцать человек, друг на друге, считай, там спали…

Гусей наших немец всех сразу полопал. На всю деревню ни одного не осталось. Ох, хороши были гу-си-ии… Мы ж до войны себе солонину на зиму бочками заготавливали. И рыбу. И грибы. И ягоду. Все прахом пошло…»

Юную Нюру погнали на работу в Германию. Она помнит, сколько людей (а гнали пешком) погибло по дороге. Из всей семьи в 11 человек уцелели только мать да три дочери. Отец погиб на фронте, а остальные – под немцем в оккупации загинули. Тиф ведь еще свирепствовал. Угоняли Нюру в 1944 году. Счастье, что по дороге их отбили наши войска.

«– НКВД вас не третировало, как пленных?

– НКВД нам очень помогло. Очень. Всех сразу переписали, справили временные документы нам… как бы без них выбрались? Отправили нас по домам. В дорогу выписали сухой паек хороший.

– Пешком?

– Да какой пешком, мы бы померли все. В теплушках.

– Где же они теплушки на фронте для вас нашли?

– На станции. Туда-то они солдатиков везли, а обратно…

– Значит, не допрашивали вас как врагов народа?

– Может, кого где и допрашивали, а нам – помогали… Офицер такой молодой, энергичный, красивый, в форме… мне он понравился так!»

Вернулись в разоренное село. Дом сгорел. Ничего нет. Ютились в заброшенном блиндаже. Но уже в 1948-м остаткам семьи дали дом.

«– Кто дал, баба Нюр?

– Сельсовет дал. Колхоз отстроил. Мы ж – мать, две девчушки-школьницы, худущие были, да сестра-инвалид – вот и вся семья… Какие мы работники? Если бы не колхоз – умерли бы с голоду точно. Все бы умерли. Да и не только мы: на всю деревню – ни одной сохи, ни одной лошади, ни одной коровы… Ничего, шаром покати… Топор на пепелище найти было за счастье. Без колхоза все бы сгинули, зимы бы не пережили.

– А вы учились в школе?

– Да, школу-то первую, поди, отстроили, еще война шла. Школу да сельсовет. Только маленькая она, не чета довоенной – нас в селе детей-то осталось… один из пяти. В одной избе все поместились. Но я после школы в Москву, на фабрику завербовалась.

– А не препятствовали вам уехать из деревни? Вот, говорят, колхозникам паспорт вместо книжки колхозника не выдавали, удерживали на селе…

– Ой, да что там удерживать! Кого ты удержишь? Я ж организованно ехала, по вербовке. Нет, не было ничего такого. Вот если член партии – тогда да. Работай там, где партия прикажет. А нас, баб простых, кто удержит? Я и сестер своих, как устроилась, в Москву всех работать устроила. Нет, никто нам не препятствовал в Москву ехать, врут все…»