Религиозный вопрос в XXI веке. Геополитика и кризис постмодерна - Жорж Корм Страница 57

Возможность этого изменения обязательно предполагает изменение политической и геополитической парадигмы, то есть отказ от инструментализации религии и интенсивной фабрикации цивилизационных национализмов, сопровождающих её как в исламе, так и в иудаизме и христианстве. Для этого понадобится изменить лексику, задействованную в различных политических дискурсах, особенно в дискурсах США и ООН.

Выражение «транснациональный терроризм» само по себе приводит к губительным последствиям: никоим образом не учитывая сложности различных форм терроризма, оно постоянно ссылается на сборное понятие «исламистского терроризма», являющееся более или менее осознанной реминисценцией «коммунистической угрозы», которая ранее служила для суммарного описания всех сил, противостоящих господствующей системе. Можно отметить, что после 11 сентября 2001 года, крупные исламистские теракты, за исключением серьезнейших терактов в Мадриде в марте 2004 года и в Лондоне в июле 2005 г., были проведены именно в исламских странах (в Марокко, Саудовской Аравии, Йемене, Иордании, Индонезии, Ираке, Пакистане, Египте), соответственно, разве нет у них собственно национальных качеств, который перевешивают их транснациональные черты?

Разумеется, мы живем в период международной нестабильности и несправедливости, подталкивающей к рождению подобных форм насилия, но в истории мира они были всегда. Разве религиозные войны в Европе не отличались жесточайшими и бессмысленными актами насилия? Не пришло ли время начать чуть более последовательно размышлять над американской риторикой и риторикой в рамках ООН, которая, похоже, стремится вытеснить реальные проблемы и любой ценой втянуть Запад в странный «крестовый поход» против совершенно неуловимых групп, включая и «легендарного» ныне бин Ладена? Не пора ли смело взглянуть на геополитические обстоятельства, которые создают почву, благоприятную для террористического насилия? Сколько ещё времени правительства стран, называющих себя демократическими, и их раскрученные в СМИ интеллектуалы будут за счёт различных форм интеллектуального террора подавлять действительно серьёзное обсуждение этих явлений?

То же самое относится к использованию слова «ислам», которым сегодня повсеместно злоупотребляют ^[249], в том числе и в мусульманских странах. Ислам – не место и не национальность; но о нём всё чаще говорят так, словно бы он был национальной или этнической религией, расположенной в определенном месте, что просто нелепо. Ислам, так же как христианство или буддизм, – это религия всемирного характера. К сожалению, сегодня нельзя сказать и того, что она является цивилизацией (впрочем, как и христианство), если учитывать исторический упадок, который ещё несколько столетий назад затронул великие центры исламской цивилизации. Также это и не культура, поскольку в странах, где господствует мусульманская религия, говорят на разных языках. Следовательно, ислам – это только религия, которая, естественно, часто мобилизовалась в международных конфликтах времён холодной войны; а сегодня она зачастую используется для общественного протеста против устоявшегося порядка в самих мусульманских странах (в гораздо большей степени, чем в странах западных, где ислам для мусульманских сообществ может играть одновременно социальную роль и роль идентичности, не столько в протестном смысле, сколько в плане восполнения пустоты их тяжелого и маргинального существования).

Но искать в Коране или в шариате причины современного «транснационального» терроризма – задача совершенно сюрреалистическая. Это просто болтовня, мешающая осознать подлинные проблемы, которые носят вполне мирской характер: военную оккупацию и колонизацию в Палестине, сильнейшую социальную маргинализацию, крайне неравномерное распределение доходов в экономиках, существующих на нефтяную ренту, авторитарные режимы, практикующие смешение политического и религиозного (что вызывает столь же политико-религиозную реакцию), наконец груз западного дискурса, который уже несколько десятилетий вскармливается немалыми дозами религиозной терминологии.

И пусть даже это может показаться всего лишь благим пожеланием, пытающимся противостоять мощи современных западных СМИ, напоминающих огромный дорожный каток, и выстроенному ими конформизму масс, сегодня следует выступить за введение моратория на пустые дискуссии об исламе. Пусть люди, которые его практикуют, сами возьмут на себя труд обсуждать свою теологию, своё законодательство и использование их религии в профанном мире. Христианам или евреям не нужно вмешиваться в такие дискуссии; напротив, тот факт, что сегодня столько людей на Западе числят себя экспертами по исламу и исламским сетям, может привести лишь к раздраженности мусульман, которая парализует любую внутреннюю дискуссию по поводу того смешения политического, религиозного и национального, которое царствует в этой сфере.

С другой стороны, необходимо, чтобы христианство и иудаизм признали наконец, что ислам – это тоже полноправный монотеизм, к которому и относиться надо соответственно, то есть с тем же уважением, как и к ним самим. Кроме того, не пришло ли время прекратить безответственно смешивать диалог религий с политическими и антропологическими дискуссиями и открыть действительно теологический спор между тремя этими авраамическими религиями, которые, оспаривая право друг друга на божественную истину, всегда с трудом достигали взаимного признания и принятия ^[250]?

Что касается арабских СМИ, находящихся под сильным влиянием различных форм исламского фундаментализма ^[251], в них также следовало бы активно бороться с безмерными упрощениями и неправдоподобными домыслами. То же самое относится к их критике светскости, грубо отождествляемой с воинствующим атеизмом специфически европейского толка и даже попросту с антиисламской военной машиной ^[252]. С другой стороны, многое нужно сделать в СМИ арабских и мусульманских стран, как и в мире академических исследований ислама, и на Востоке, и на Западе, чтобы восстановить полную память о том, чем была мусульманская цивилизация. Цивилизация, в которой практиковался религиозный и этнический плюрализм, которая приспосабливалась к другим цивилизациям и культурам, например культурам Персии или Индии, а в Испании, Египте, Сирии, Ираке и Ливане контактировала с другими великими религиями – зороастризмом, иудаизмом и христианством; цивилизацию, которая внутри самой себя изначально допускала исключительное разнообразие школ религиозной экзегезы, а после Французской революции и экспедиции Наполеона Бонапарта создала значительное движение религиозно-реформаторского толка ^[253], которое было прервано «исламским пробуждением», запущенным в контексте холодной войны.