Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин Страница 56

В национальных процессах нет ничего случайного, на смену западной цивилизации при сохранении существующих тенденций придет другая. Сможет ли она сохранить и приумножить все те достижения современной цивилизации, которые были накоплены ценой огромного труда и гения, крови и страданий на протяжении тысячелетий?

Что же делать?

И здесь выделяются два основных, но не оригинальных подхода. Один из них звучит, например, в выступлении главы МВД Франции К. Геана, который утверждает, что цивилизации и культуры человеческой истории не равны между собой, и призывает признать превосходство европейских ценностей над какими-либо иными — и тем самым защитить их [939]. В качестве практической меры Т. Саррацин предлагает в добровольно-принудительном порядке обучать иммигрантов немецкому языку, приобщать их к ценностям европейской культуры и повышать их образовательный уровень. Другими словами, проводить принудительную ассимиляционную политику…

Альтернативное решение предлагают известные идеологи мультикультурализма Д. Кон-Бендит и Т. Шмид, которые призывают довести идеи мультикультурализма до логического конца — полной либерализации въезда в европейские страны и создание лучших условий для реализации творческого и экономического потенциала иммигрантов, включая главный принцип — введение двойного гражданства [940]. Этот шаг подобен добровольному самоубийству Европы, он уничтожит европейские страны как экономически, так и культурно. И самое интересное, что это будет напрасная жертва, поскольку она не решит проблемы мультикультуризма, а лишь усугубит ее. Не случайно С. Хантингтон в этой связи замечал, что «мультикультурализм — сущность антиевропейской цивилизации…» [941].

Мультикультурализм не сплачивает, а наоборот разобщает общество. Ключевым фактором изоляции и усиления меньшинств, отмечает председатель Конституционного Суда РФ В. Зорькин, является тот факт, что: «мультикультурализм не только делает личность заложником его идентификационной (чаще всего этноконфессиональной) группы, но и фактически ставит меньшинства — в силу приобретаемых ими особых прав — над большинством» [942].

Как же в этом случае будут развиваться события? Для ответа на этот вопрос необходимо прежде выяснить: почему проблема мультикультурализма всплыла лишь в начале XXI в.?

По мнению С. Хантингтона, потому что к этому времени исчезла основная сила, сплачивавшая нацию, — внешняя угроза. В подтверждение своих выводов С. Хантингтон приводит следующие примеры: в США после войны за независимость, «убедившись в том, что внешняя угроза миновала, американцы обратили свою ненависть, ревность, зависть и алчность друг на друга и ступили тем самым на дорогу, которая в конце концов привела к Гражданской войне (1861 г.)» [943]. «Вторая мировая стала «величайшим совместным опытом», который сформировал «представление американцев о национальной идентичности на поколения вперед». «Самоидентификация американцев со страной достигла в ходе этой войны исторического максимума» [944]. Ее наследником стала холодная война, в которой американцы вышли победителями.

О последствиях этой победы в 1987 г. Г. Арбатов, советник президента СССР М. Горбачева, предостерегал американцев: «Мы осуществляем нечто, действительно ужасное для вас, — мы отбираем у вас врага». «Распад СССР создал проблемы для американской идентичности , — подтверждает С. Хантингтон. — С гибелью этой империи возник вакуум идентичности ». Как выразился Дж. Апдайк: «Теперь, когда холодная война окончена, какой смысл быть американцем? » [945] События 11 сентября 2001 г. вернули Америке ее идентичность, но ненадолго [946]. Д. Сакс в 2012 г. пишет о расколотой нации между штатами республиканцев и демократов; между городом и селом; между белыми и меньшинствами; между фундаменталистами и основными религиями; между консерваторами и либералами, между штатами «снежного» и «солнечного» пояса [947]. Мало того, отмечает Сакс, «в США усиливается сегрегация местных сообществ по расовому и классовому признакам и даже по признаку политической идеологии. В результате страдает всякое реалистичное понимание жизни «других»» [948].

Французский демограф Э. Тодд, также считает «виновником» кризиса американской идентичности крах Советского Союза, но в несколько другой трактовке: «Россия изобрела и попыталась навязать всему миру коммунизм — самую универсалистскую идеологию… равенства всех людей… конкуренция коммунистического универсализма обусловила необходимость борьбы против сегрегации чернокожих американцев: вынужденный выбирать между двумя моделями, мир не смог бы выбрать Америку, рассматривающую часть своих граждан как недочеловеков… С крушением коммунистического соперника наблюдается спад американского универсализма. Все происходит так, будто давление конкурирующей империи вынудило Соединенные Штаты выйти за пределы того, на что они реально способны в плане масштабов универсализма» [949].

Но еще большее влияние на раскол американской нации оказало замедление экономического роста. Перспективы интенсивного экономического развития, уже начиная с кризиса «доткомов» в 2000 г., стали вызывать все больший пессимизм. Законы развития непоколебимы — как только мотор экономики начинает работать слабее, т. е., когда экономические стимулы затухают, у общества появляется настоятельная потребность в каких-то новых и дополнительных ментальных источниках смысла жизни. Ими, как правило, выступают национализм, идеологии и религия. Эта данность косвенно подтверждается, например, К. Хартом, автором книг по экономической антропологии, который, отмечая, что экономика Северной Америки и Европы находится на грани коллапса, приходит к выводу, что национализм — очевидный ответ на экономический закат [950]. В свою очередь Д. Кеннес и Г. Пол независимо друг от друга указывают на сильную обратную зависимость между благосостоянием и уровнем религиозности [951].

Религиозность имеет более широкую общественную базу, чем национализм. Поэтому не случайно, что отношение к религии претерпело за последние 30 лет значительные пертурбации в Соединенных Штатах. Так, в 1984 г. преподобный Р. Нойхаус опубликовал книгу «Пустая паперть: религия и демократия в Америке», в которой скорбел об утрате американским обществом религиозных устремлений, идеалов и перспектив. Однако уже в 1990-х гг. ситуация кардинально изменилась… [952]. «Одной из наиболее ярких и неожиданных характеристик американского образа жизни, — отмечает П. Глинн, — стало возрождение религиозного чувства как важнейшей силы в политике и культуре» [953].

…

Причины происходивших перемен крылись в начавшемся процессе морального разложения американского общества: интеллектуальная традиция, унаследованная от 1960-х гг., утверждала, что не существует абсолютных ценностей и моральных принципов и что «все относительно». Поэтому началась деградация образовательных стандартов и поведенческих норм, и, как выразился Д. Мойниган, Америка «покатилась по наклонной». Подобные тенденции, утверждает С. Хантингтон, заставили американцев вспомнить о религии [954]. В подтверждение своих выводов Хантингтон приводит данные социологического опроса (2000 г.), который показал: «Одно можно утверждать с уверенностью — американцы соотносят религию с личной этикой и личным поведением и рассматривают ее как противоядие от морального разложения, охватившего нацию. Преступность, жажда наживы, родительское легкомыслие, торжество материализма — американцы убеждены, что эти и аналогичные проблемы можно решить, восстановив религиозность общества» [955].