Муссон. Индийский океан и будущее американской политики - Роберт Д. Каплан Страница 56

Еще несколько километров вниз по течению – и Хугли разливается истинным пресным морем, напоминающим устье Амазонки. Там, среди «тошнотворной зелени», как выразился британский историк Джон Ки, от цивилизации остаются самые слабые следы: ничего, кроме рыбацких деревушек и деревянных лодчонок, обсыхающих на береговом песке близ густых пальмовых зарослей [14]. Единственный признак настоящей цивилизации – вереницы огромных печей, в которых обжигают кирпичи: эти ряды тянутся по обоим берегам почти до самого Бенгальского залива – Калькутта, как уже сказано, расширяется день ото дня, и ее аппетит к строительным материалам ненасытен. Расширяться ей помогает наличие пресной воды – правда, и уровень моря поднимается в итоге всемирного потепления, ставя долголетие Калькутты под вопрос. Балинезийская климатическая конференция 2007 г. назвала Калькутту в числе десяти городов, которым более всего грозит затопление морскими водами – в частности, штормовыми приливами, которые сопутствуют всемирному потеплению. Предполагается, что под конец XXI в. Калькутта, чье население умножается не по дням, а по часам, возглавит упомянутый перечень.

Во второй половине XIX в., прежде чем британцы создали в Индии обширную сеть железных дорог, вы, скорее всего, добрались бы до Калькутты на паруснике или пароходе – вверх по Хугли от Бенгальского залива. За вычетом сушильных печей, появившихся позднее, ландшафт – вода и зелень – был бы тем же, что и ныне. Оттого-то, пока наша ладья скользила к югу по непрерывно расширявшейся реке, чтобы развернуться возле Алмазной Гавани и двинуться вспять, на север, в Калькутту, я невольно размышлял о судьбе самой значительной и, видимо, самой колоритной личности в калькуттской истории – о человеке, впервые достигшем этого города именно по реке Хугли. Я думал о Роберте Клайве.

О Клайве я думал не только оттого, что плавал он по этой же реке. Судьба Клайва служила отличным контрапунктом к основному направлению моих мыслей. Путешествие в лодке – предметный урок, свидетельствующий, как много значит география. Исключительная важность, приобретенная Индийским океаном в XXI в., – урок географического и демографического предопределения. Но, с другой стороны, стоит задаться вопросом: неужто история – всего лишь действие могучих неосязаемых сил, географических, культурных, экономических и технических, с которыми ничего не поделаешь? Или история – также и повесть о людях, заурядных и незаурядных, сплошь и рядом побеждающих в неравной борьбе и успешно одолевающих эти самые силы? Быть может, история – летопись чистейшего везения либо досадных неудач? Макиавелли писал, что может наставлять своего «князя» по части virtù, но не по части fortuna [44], имеющей не меньшее значение. Карьера лорда Роберта Клайва служит драматической иллюстрацией к вопросу о роли отдельной личности в истории. Тут вы найдете и невероятное везение, и отчаянные неудачи, и сопутствующий им нравственный выбор – вся жизнь этого человека опровергает ошибочную веру в то, что наше будущее определяют некие «объективно-исторические» силы [15].

Оглядываясь назад, говоришь: британское владычество в Индии было неизбежно, учитывая рост британской военно-морской мощи на просторах Индийского океана в XVIII и XIX вв. И все же позволено предположить: без лорда Клайва Британия вряд ли добилась бы контроля над Индией подобным образом и в подобной степени. Допустимо даже утверждать: если бы не выдающаяся, завораживающая личность Клайва, Британия вообще не завладела бы Индией. Само существование Клайва – личности необычайной – доказывает: ничто не следует отдавать на волю судьбы, ничто не является неизбежным.

Каноническое изложение жизни и похождений Клайва – обширный очерк, написанный в 1840-м, почти через век после того, как молодой Клайв захватил Калькутту [45], – английским историком Томасом Бабингтоном Маколеем, долго и плодотворно служившим в Индии. Маколеевский очерк захватывает читателя, словно сенсационная передовая статья в нынешнем журнале, – и ни предмет его, ни стремительный, уверенный слог ничуть не кажутся устаревшими.

Роберту Клайву, сообщает Маколей, исполнилось 18 лет, когда он сел на корабль и отправился в Индию, будучи служащим Британской Ост-Индской компании. На индийской земле царило политическое смятение. По всему исполинскому субконтиненту, простирающемуся от севера к югу на 3200 км (это больше расстояния от Гудзонова до Мексиканского залива) и больше чем на 2400 км от запада к востоку (это почти равняется расстоянию между Денвером и Нью-Йорком), государство Великих Моголов трещало по швам, превращаясь в отдельные княжества с наследуемыми престолами. Многие из этих княжеств отбивали натиск маратхи – воинской касты, обитавшей в горах к востоку от Бомбея, опустошавшей все плоскогорье Декан и – плавая под пиратскими флагами – западное индийское побережье. Жителей громадного и повергнутого в хаос Индостана, пишет Маколей, было вдесятеро больше, чем инков и ацтеков, ранее покоренных испанцами, – причем индийское население отнюдь не уступало самим испанцам в культурном и промышленном развитии [16]. Любая мысль о том, что над этими могучими, многочисленными и высокоцивилизованными народами однажды возьмет решительную бюрократическую власть некая иностранная держава, лежащая за тридевять морей и земель, казалась несуразной [46]. И все же именно такой власти сумел положить начало обаятельный, деятельный, капризный, продажный, отважный до самоубийственного безумия сорвиголова Роберт Клайв.

К своему калькуттскому триумфу Клайв пришел из Мадраса, где в возрасте 21 года исполнял обязанности «писаря», занимая низшую служебную ступень в Ост-Индской компании. На военную службу он угодил благодаря вооруженным стычкам, разгоревшимся между Британской и Французской Ост-Индскими компаниями, с одной стороны, и враждебными им туземными князьями, которые правили Юго-Западной Индией, так называемой Карнатакой [47], – с другой. Именно в итоге Карнатакских войн европейские торговые компании и стали полноправными повелительницами тамошних земель. До того единственным человеком, предвидевшим возникновение европейской империи на развалинах Могольской, был не британец, а француз Жозеф-Франсуа маркиз де Дюплеи. Умелые военные действия и политические манипуляции сделали маркиза и его туземных приверженцев хозяевами Южной Индии. Поначалу Дюплеи скромно старался не раздражать местную власть, а несколько лет спустя захватил ее [17]. Тогда-то и обнаружилось превосходство европейского оружия над туземным – ибо в Европе военное дело издавна обратилось наукой, а в странах, подобных Индии, оно оставалось чем-то вроде спорта [18].