Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин Страница 54

Секретарь И. Красногорский, 11.07.91 г.»

«Совместный пленум Иркутского горкома и контрольной комиссии считает, что действующий состав Политбюро оказался неспособным руководить партией и требует срочного созыва съезда КПСС.

Секретарь Н. Мельник. 2.07.91 г.»

«Шитровская парторганизация Курской области отмежевывается от ведущего в тупик курса руководства КПСС и требует срочного созыва съезда КПСС.

Секретарь А. Михайлов, 24.07.91 г.»

«Объединенный пленум Якутского горкома партии считает, что руководство ЦК КПСС проводит политику, не отвечающую чаяниям трудящихся. Требуем срочного созыва съезда КПСС.

Секретарь А. Алексеев, 10.07.91 г.»

Ну и так далее…

Может показаться странным, что требования об освобождении Горбачева и смене состава ЦК направлялись самому Горбачеву и членам этого ЦК. Но таким самодержавным был принцип строения КПСС: без воли царя партии и его окружения — ни-ни! Оставалось обращаться только к Богу, но он давно махнул рукой на КПСС. На многих телеграммах стояла нейтральная закорючка Михаила Сергеевича: мол, прочитал. И ничего более.

Ряд посланий называл в ультимативной форме крайний срок созыва партийного съезда — до ноября 91-го. Иначе, организуя массовые забастовки и акции гражданского неповиновения, коммунисты с мест проведут съезд явочным порядком и заставят Горбачева уйти не только с поста генсека, но и с должности президента СССР. На этих документах свои подписи члены Политбюро сопровождали жирными восклицательным и вопросительными знаками.

В партийных комитетах регионов ксерокопировали и распространяли по рабочим коллективам секретную записку Горбачеву секретаря московского горкома Юрия Прокофьева, составленную еще 29-го января 91-го — задолго до президентских выборов в России (кто приделал ноги этой записке — оставалось загадкой). В ней Прокофьев предупреждал Горбачева (нашел кого предупреждать!), что активизируется работа по завершению развала страны и, в частности, предсказывал. Цитирую:

«Наиболее вероятны следующие сценарии развития событий. Торпедируя новый Союзный договор, Верховный Совет РСФСР форсирует процесс заключения двусторонних соглашений между республиками и возьмет на себя инициативу создания Содружества суверенных государств».

Записку сопровождал злой комментарий о шашнях Ельцина с Горбачевым, и она действовала на рабочих как призыв «к топору!».

Наши вожди понимали, что они разбудили вулкан. Не трусливая и алчная номенклатура, а партийные низы, которым нечего терять, кроме своих цепей, решили взяться за дело. Они сами составляли мощную организованную армию, да еще могли привлечь к акциям протеста миллионы рабочих. Мало бы не показалось!

Ликвидировать нависшую угрозу можно, только ликвидировав всю партию. Так встал вопрос. Но если это делать с оглоблей на перевес, нарвешься на противодействие с непредсказуемыми последствиями. А поводов для мотивированного, хотя бы внешне обоснованного решения власти, которое бы ставило вне закона целую партию, не было. Значит, следовало сорганизовать этот повод. Желательно с изощренностью Сатаны.

Нужна была масштабная провокация или, как говаривал Борис Николаевич, большая загогулина, чтобы скомпрометировать партию в глазах народа. Чтобы тяжело контузить ее, прихлопнуть и попутно выявить активных противников связки Горбачев — Ельцин в Москве и на местах.

Борис Николаевич как-то сказал мне, растрогавшись (он чихал и кашлял — я занес ему вечером в кабинет пакет лекарственной сушеной травы, привезенной родственником с Алтая. А президент порылся в шкафу и отдарил меня цветастым фарфоровым стаканчиком из Кореи): события могут повернуться в неожиданную сторону. И надо бы, на всякий случай, продумать, как организовывать работу нашей прессы в чрезвычайных условиях. На мои вопросы: «что это за события?» и «когда и почему они могут наступить?» он неопределенно ответил:

— Я же говорю — на всякий случай. У меня самого нет еще полного представления.

В последнее время он много общался с Михаилом Сергеевичем — по телефону или ездил к нему в Кремль, в резиденцию. О чем договаривались лидеры, нас, конечно, интересовало, но не так, чтобы лезть бестактно с расспросами. Сами они не распространялись о каких-либо договоренностях. А мы полагали: вроде бы шла притирка позиций Кремля и Белого дома на Краснопресненской набережной. Ну и слава тебе, Господи!

Августовские события 91-го обросли такими гроздьями мифов, что иногда начинаешь плутать в истоках: как все было на самом деле. Плутать и удивляться неведомым событиям. Хотя я находился в их эпицентре с первых и до последних часов противоборства с ГКЧП. В организации путча, в поведении главных действующих лиц с одной и другой стороны мне тогда уже показалось много странного, подозрительного.

Передаю опять-таки свои личные ощущения, никого не опровергая, не поправляя и никому ничего не навязывая.

По-настоящему обеспокоенным в то раннее утро 19 августа выглядел только Руслан Хасбулатов. Мы заявились с ним на дачу Ельцина в Архангельском, и Хасбулатов, сокрушаясь, начал сочинять обращение «К гражданам России!» Я присоединился к нему: пробовали увесистость формулировок на слух, потом заносили их на бумагу. «Государственный переворот», «путч» — такими камнями-обвинениями придавили гэкачепистов.

Борис Николаевич сидел на разобранной постели полураздетый. Вид у него был не встревоженный и не растерянный, а на фоне случившегося даже очень спокойный. Все вокруг было как прежде, никакого подозрительного движения. Телефоны работали. Хасбулатов попросил Ельцина позвонить в Алма-Ату Нурсултану Назарбаеву (там разница во времени плюс три часа): пусть выскажет осуждение в адрес организаторов переворота — членов ГКЧП.

Президент откликнулся на просьбу с ленцой, и через какое-то время усиленная мембрана аппарата спецкоммутатора донесла до нас голос Назарбаева. Он, по его словам, с утра заработался у себя в кабинете над документами и даже не слышал о создании ГКЧП. Вот разберется немного, тогда и будет определяться. (Рядом с Назарбаевым сидел в тот момент мой старый приятель — чиновник высокого ранга. Который позже признался, что они как раз слушали телевизионных дикторов, озвучивавших документы ГКЧП. Но президент Казахстана еще не сориентировался. «Восток — дело тонкое!»).

Хасбулатов попросил позвонить Горбачеву в Форос — сам президент никакой инициативы не проявлял. Ельцин поотнекивался, но снял трубку. По спецкоммутатору сказали: «Не отвечает или нет связи». Что значит «не отвечает»? Там же целый отряд прислуги.

Начал съезжаться цвет новорусской бюрократии — Собчак, Лужков, Силаев и другие. На наши расспросы они отвечали, что никаких препятствий в дороге им не чинили. Ельцин уже прибрался и привел себя в порядок — стал отдавать распоряжения.

Отпечатать на машинке обращение «К гражданам России!» мы попросили дочь Бориса Николаевича — Татьяну. Она печатала неумело и медленно, будто давила клопов. Это раздражало. Пока вся троица была здесь — Ельцин, Силаев, Хасбулатов, хотелось сразу заполучить их подписи под обращением и запустить его в дело. Я позвонил своему первому заму Сергею Родионову и поручил собрать в министерстве как можно больше журналистов — наших и зарубежных. Мы должны были отксерокопировать Обращение, подписанное руководством России, и раздать его всем — пусть гуляет по свету. Что и было сделано. Я был уверен, что наше мощное орудие — информационное агентство РИА «Новости» со всей передающей аппаратурой блокировано, закрыто. И что придется рассовывать информацию, как говорили в старину, от полы да в полу.