Оппозиция. Выбор есть - Сергей Кара-Мурза Страница 51

После Минска, совсем недавно, пригласили меня по той же схеме сделать доклад «за советский строй» в Фонде Горбачева. За «перестройку» говорил его помощник Г.Х.Шахназаров, а за «реформу» некто Улюкаев (зам. Гайдара). За столом Горбачев и наши умеренные демократы, социалисты и патриоты. Реакция на мой доклад – точно та же, что в Минске, только ответить мне не дали. Помимо антисоветского чувства – непонимание. И вправду, «не знали общества, в котором жили».

Так что общий вывод: никуда мы не двинемся и никакого выхода из кризиса не найдем, пока то общество не «узнаем». Во-первых, оно и не даст никуда двинуться ни Чубайсу, ни Примакову, потому что не уничтожено. А добить его сил нет, потому что люди сопротивляются. Просто из инстинкта сохранения жизни. Во-вторых, трудно что-то восстановить, поскольку мы не знаем, что именно надо восстанавливать. Говорят о национализации. А в ней ли дело? Разве все равно – национализирует советское государство или ельцинское? Какая разница, получает ли сопляк Бревнов сто профессорских окладов как государственный чиновник или как держатель акций?

Давайте назовем несколько жестких фактов, которые бесспорны, но не объяснены. Пока мы их не объясним, бесполезно переходить к более спорным и туманным вещам.

– Честное правительство сегодня представило бюджет, который не оставляет никакой надежды. Он не предусматривает никаких изменений в хозяйстве, и в то же время делает очевидным, что с таким хозяйством Россия как страна прекращает существование. У нее нет денег ни на армию, ни на науку, ни на учителя и врача. Да и пахать уже не на чем. Принимать или не принимать этот бюджет Думе – абсолютно надуманная проблема. Раз изменений не предвидится, какая разница.

– Всего 15 лет назад на той же земле и с теми же людьми страна имела мощную экономику. Ежегодные инвестиции росли намного быстрее, чем на Западе. Вспоминаешь, и не верится, что это было. Откуда все бралось? Одних танков и ракет столько наделали, что весь Запад и помыслить не мог нам угрожать. Зарплату платили час в час. Если день получки приходился на воскресенье, то давали в пятницу, а то народ был недоволен. На Севере города строили с бассейнами и зимними садами, а детей оттуда летом поголовно вывозили в Крым. И это было всем выгодно! Вот ведь в чем загадка. И государству было выгодно добывать там никель, и люди на Север ехали за длинным рублем.

– Захотелось чего-то новенького, начали менять хозяйство. Реформаторы получили в свои руки такие средства, каких ни одно правительство в мире никогда не имело. Прекратили производство вооружений – это умопомрачительная величина. Отобрали все сбережения целого народа. Снизили зарплату и пенсии в 4 раза, а после 17 августа уже в 8 раз. Прекратили все капиталовложения в хозяйство – еще еле-еле дышит на старой технике и ладно. Заморозили все стройки. Распустили армию. Распродали заводы и флот. Почти всю нефть и газ гонят за рубеж, как в пасть зверю. Долгов набрали невероятную сумму. И все это провалилось в какую-то черную дыру.

Конечно, украли очень много. Но все же никакой вор столько не утащит, сколько всего пропало. Концы с концами не вяжутся. Дело глубже: что-то такое с нами сделали, что страну парализовало. Живем, проедая старые запасы. Как будто умерли в семье родители-кормильцы, а дети-паралитики сидят в холодной избе, доедают остатки и ждут смерти.

А ведь реформа началась в 1988 г. – десять лет! Мы после войны за пять лет полностью восстановили страну, в которой немцы разбомбили половину жилья и убили половину молодых мужчин. Как-то надо эту разницу объяснить. Ведь ясно, что сломали у нас что-то самое главное, на чем Россия держалась, в чем была ее сила. Разговорами о некомпетентности, отсутствии программы или вороватости здесь не обойдешься. Ничего не говорят и пустые слова типа «системный кризис». Мол, все понемножку ухудшилось, а в сумме – катастрофа.

Уводят от главного и разговоры о «смене курса». Сама расплывчатость понятия «курс реформ» вполне позволяет политикам под прикрытием этого лозунга спокойно провести еще один виток своего проекта. Поди определи, когда следует считать, что курс реформ изменился. Когда выплатили зарплату? Когда напечатали денег? Когда Чубайса заменили на Шохина? Наша оппозиция сама предупредила, что в своих требованиях о смене курса она удовлетворится очень малым – когда заявила, что на общественный строй она не посягает и отношений собственности менять, в случае ее прихода к власти, не собирается.

Даже не надо быть марксистом, чтобы понять: курс реформ предопределен не плохими моральными качествами «олигархов», не ошибками Черномырдина и не капризами Ельцина. Он задан интересами той социальной группы, что завладела собственностью, финансами и информацией. Не ущемив эти их интересы, изменить курс реформ невозможно. Можно, оказывая давление или торгуясь, сделать реформы чуть-чуть более медленными и менее болезненными – как во время войны убедили фашистскую Германию не применять химического оружия. Но это же не изменение курса.

Я не сторонник принципа «чем хуже, тем лучше». Когда тебя душат, любое послабление – благо, и его надо выторговывать. И мы аплодируем за это Примакову. Но пока в голове совсем не помутилось, надо же думать о том, как совсем выскользнуть из петли. Тем более если ты сам сунул туда шею.

Трудность в том, что сломанная суть России – такая незаметная глазу вещь, что людям никак не верится, будто в ней все дело. Они думают, что суть прячется в чем-то большом и грозном, вроде танка или Кремля. А дело в жизнеустройстве. Оно же соткано из тонких ниточек. Их и надо нам распутать, чтобы понять, где порвали и что можно связать.

Вот я и предлагаю: давайте в будущем году рассмотрим без надрыва, из чего вырос советский строй и в чем была его суть – выраженная в языке, понятии о человеке и власти, в хозяйстве и страхах. Тогда и будет видно, почему не мерзла Камчатка и чем за это приходилось платить. Только взвесив выгоды и потери на каждом пути, мы наконец-то сможем сделать выбор, а потом договориться с несогласным меньшинством или подавить его. А так мы лежим, как рыба на песке, и ждем неминуемой гибели. Неминуемой.

1998