Главная военная тайна США. Сетевые войны - Валерий Коровин Страница 5

Постмодернистская империя опирается на сети и не имеет единого центра

Крах советской системы продемонстрировал несостоятельность идеологического подхода. Три важнейших идеологии XX столетия — либерализм, коммунизм и фашизм — прекратили свое существование с окончанием эпохи модерна. Наступил всеобщий постмодерн. И если первая политическая теория — либерализм — еще как-то мутировала в постмодерне, превратившись в постлиберализм, то коммунизм просто умер своей смертью от дряхлости еще в конце прошлого века, а фашизм так вообще был подбит на взлете. Идеологические объяснения мировых процессов больше не действуют. Возникший идеологический вакуум заполнила чистая геополитика с ее неумолимым, неснимаемым, неизбежным противостоянием морской и сухопутной цивилизаций. Советский блок рухнул не просто так. Он проиграл в геополитической войне континентов. Суша проиграла морю, сухопутная цивилизация, прикрытая шелухой марксизма, проиграла в битве цивилизации морской, маскировавшейся под личиной либерализма. Настало время торжества либеральной западной модели, а по сути — Американской империи, претендующей на мировое господство. Все, нет больше коммунизма, а либерализм без классового врага стал никому не интересен. Осталась чистая геополитика, море против суши, и противостояние не прекратится, пока мы, Россия, не

перестанем существовать. Вот тогда-то и восторжествует единая мировая Американская империя.

Само понятие «империя» было подробно описано в классической теории больших пространств еще крупнейшим немецким философом и юристом Карлом Шмиттом. Шмитт описал два типа империй, основанных на геополитической модели, — империи морского, колониального типа, состоящие из метрополии и колоний, и империи сухопутные, состоящие из центра и периферии. Разница в том, что метрополия воспринимает свои колонии потребительски, как средство для обогащения, наживы, в то время как центр сухопутной империи видит периферию в качестве своего продолжения, как то, что необходимо благоустроить, облагородить, вложив туда средства и создав по возможности равные с центром условия существования.

Но прошли столетия, империи, как морские, так и сухопутные, то создавались, то распадались, мир пережил эпоху государств-наций, создававшихся на обломках распадающихся империй, и вот наступило XXI столетие, модерн сменился постмодерном, а империя снова в топе. Ибо понятие это геополитическое, а не идеологическое, и в ситуации грядущего торжества геополитики как ключевой мировоззренческой модели империя становится понятием, которое обращает нас не к прошлому, а к настоящему и, особенно, к будущему. В геополитике империя является синонимом большого пространства. И от того, сколько будет империй — одна или несколько, зависит, будет мир однополярным или многополярным, ибо и однополярность, и многополярность уже несут в себе отсылку к империи.

Однополярный мир — одна империя — американская. Сегодня американские политологи уже не стесняются говорить о том, что Америка строит именно Мировую империю. Об этом говорят как противники американской империи, такие, как Тони Негри и Майкл Хардт, так и ее апологеты, вроде неоконсерваторов Роберта Кейгана или Уильяма Кристола. Многополярный мир — это нечто противоположенное, когда судьба мира определяется консенсусом нескольких мировых центров, представляющих большие пространства, несколькими империями. Такой мир с очевидностью представляется более сбалансированным, более справедливым. По крайней мере для нас, представителей не американского, но евразийского геополитического лагеря. Геополитическое противостояние моря и суши сегодня конкретизировано в противостоянии проектов однополярного мира и мира многополярного.

Америка строит империю

То, что Америка строит именно империю, наиболее полно и убедительно доказали итальянский журналист Тони Негри и американский политолог Майкл Хардт в своем совместно написанном труде «Empire» — «Империя». Выступая с левых позиций, что в эпоху конца идеологий выглядит весьма неубедительно, они тем не менее подводят серьезную доказательную базу именно под утверждение об американской империи. Используя левую терминологию, они замечают, что носителем Труда в эпоху постмодерна становится не рабочий класс, но «множество» (multitude). Подобной же позиции придерживается и французский философ Ален Де Бенуа, утверждающий, что глобализации, представляющей базу для американского имперостроительства, предшествуют сначала процесс атомизации — отрыва человека от корней, от естественных связей, делающих его неуязвимым для «системы» или «империи» в понятиях Негри и Хардта, а затем процесс массификации — превращающий теперь уже обездоленных, разорванных индивидуумов в обезличенную массу для простоты управления ею со стороны «системы». Таким образом американская империя опирается именно на управляемого индивидуума, на социальный атом, представляющий собой, в терминах Алена Де Бенуа, «источник производства и потребления».

Продолжая цепочку левых сопоставлений, Негри и Хардт указывают на то, что вместо марксистской «дисциплины» победивший капитал использует «контроль». «В планетарном масштабе учреждается общество надзора, то есть создается целая серия методов и технологий, которые позволяют отслеживать поведение людей, проверять, не отклоняются ли люди от норм», — вторит Негри и Хардту основатель европейского движения «новых правых» Ален Де Бенуа. К «контролю» Де Бенуа относит как контроль за общением, начиная с прослушивания телефона и заканчивая установкой систем видеонаблюдения, так и использование различных электронных методов слежения, которые позволяют определять, где люди находятся, чем они занимаются, каковы их вкусы, занятия и т. д. И здесь Ален Де Бенуа констатировал даже некоторый парадокс: «Именно наиболее развитые с технологической точки зрения общества сегодня располагают целым арсеналом средств для того, чтобы шпионить за согражданами, коими средствами не располагал ни один тоталитарный режим в прошлом».