Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля? - Михаил Полятыкин Страница 49

Но и для тех, кто войдет в новый союз, все будет складываться непросто — это вторая сложность. Возникает необычайно много проблем, и прежде всего проблема консенсуса. Любое решение может быть сорвано из-за позиции какой-либо одной республики-государства. Кто-то может быть несогласен по политическим мотивам или исходя из эгоизма экономической выгоды для себя — есть ведь и такие. Или, скажем, по мотивам социальным — кому-то покажется, что его интересы в социальном плане ущемляются, все субъекты союза разные. У одних громадная трудоизбыточность, у других промышленность развита недостаточно, и решать вопросы экономики в полном согласии и единстве практически невозможно.

Поэтому вполне прогнозируется ситуация, при которой принятие решений будет тормозиться по довольно простой причине: кто-то из лидеров сказал «нет» — и все. Ведь правила простого большинства или двух третей тут применить нельзя — слишком деликатная сфера. Поэтому опасность увидеть такой союз недееспособным чрезвычайно велика, и я буду молиться, буду искренне мечтать о том, чтобы этого не случилось.

И, наконец, третий вариант развития событий в России. Он, конечно, далеко не бесспорный, но имеет немало сторонников. Россия по этому варианту является такой же республикой-государством, как и все остальные. Она сама решает свои проблемы, никому ничего не дарит и ни от кого ничего бесплатно не получает. Финансовые проблемы и денежное обращение также решает сама и, по сути, не нуждается ни в каком союзе ни с кем. Пусть каждое государство решает свои проблемы само — так, как считает нужным, правильным и допустимым. Но если какое-то из них захочет присоединиться к России и создать союз — милости просим. Но Россия при этом остается естественным лидером нового образования — раньше это была империя, теперь должен быть равноправный союз. Хотите присоединиться — пожалуйста. Вот вам наша технология, наша нормативная база, наши принципы хозяйствования. Не хотите — не надо. Мы никого не просим, мы ни в ком не нуждаемся и будем жить не хуже, а лучше.

Можете присоединиться к России как к лидеру, это нормально: добровольно пришли — добровольно ушли. Экономической основой подобного союза должна быть полная взаимная выгода при безусловном лидерстве России и при политическом, национальном равноправии.

Долгая история отношений России с другими народами не была такой сплошь негативной, как нам ее в течение десятилетий рисовали. Дескать, царское самодержавие только и делало, что угнетало народы и народности национальных окраин и меньшинств, но сегодня истина все больше проясняется. В дооктябрьской России отношения с присоединившимися добровольно, да и присоединенными территориями были нормальными, нации жили в ее составе с достоинством. Русский царь их не угнетал, не лишал родного языка и письменности, не изгонял лидеров. А уж о таком вандализме, как депортация, и говорить не приходится.

Эмир Бухарский до Октябрьской революции жил и правил в своей Бухаре, и никакой царь его не изгонял. Его изгнали после революции. А до того он правил под верховенством белого царя самостоятельно. И ничего плохого в той системе государственного устройства не было. Были чрезвычайно разумные пропорции между государственностью людей, Российской империей и управлением на местах, территориях национальных образований.

Мы все это отвергли после революции, заявили, что там угнетение и прочее. Надо, по-моему, посмотреть исторические корни взаимоотношений — что там было хорошего, а что плохого. Теперь Россия никого не должна заставлять идти с собой, никого не надо втягивать или тем более принуждать. Но и зависеть в экономике от кого бы то ни было — тоже не годится.

Из тех трех вариантов пути, по которому двинется Россия, последний мне представляется наиболее разумным — поверьте, во мне ни на гран не говорит великодержавный шовинизм или национализм. По своему духу, по системе мышления, по способу руководства хозяйством города я интернационалист, но тем не менее при всем понимании, при полнейшей поддержке права наций на самоопределение, на суверенитет, на отделение, выделение и все прочее мы должны признать и другую реальность, которая сложилась к сегодняшнему дню в бывшем Союзе. Россия является экономическим лидером, и этот бесспорный факт должен существенным образом влиять на ее отношения с остальными республиками-государствами, — закончил Ю. Лужков.

Согласитесь, все, что он сказал давно, актуально и сегодня. Может, его надо было назначить министром иностранных дел?

Тем более что он одним из первых заметных лидеров нашей страны — пусть и региональных (ничего себе региончик!) — поднял знамя борьбы за защиту русскоязычного населения в ближнем зарубежье, попросту — в республиках развалившегося некогда огромного, влиятельного, мощного и устрашающего другие, государства.

Из правительственных учреждений время от времени слышались какие-то неотчетливые и неупорядоченные голоса, не подкрепляемые конкретными действиями и потому не слышимые ни теми, кто притеснял русскоязычную публику — не обязательно русских, ни теми, кого притесняли. Власть на государственном уровне непонятно чего то ли боялась, то ли стеснялась. Боялась, возможно, молвы и раздражения по поводу заступничества на Западе — ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексеевна! — не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы не то чтобы рявкнуть на этот самый веками загнивающий, как говаривали еще совсем недавно новые лидеры страны, но так и не загнивший окончательно западный миропорядок, но и тихонько пискнуть не решались. Боялись лишиться моральной поддержки своей политики разграбления национального достояния, сырьевых ресурсов, уничтожения крупной промышленности и реального сектора экономики, а фактически — боялись, что не успеют награбить столько, чтобы хватило на десять поколений вперед. Чего стоит на этом фоне позорное бегство — иного слова найти просто невозможно — наших доблестных Вооруженных сил из Европы, завершившееся деморализацией и развалом некогда одной из самых мощных армий мира. Отец перестройки получил за это Нобелевскую премию мира, почет в Европах и Америках, а Россия — военные контингенты НАТО по всей протяженности российской границы со всеми сопредельными государствами. И ему не стыдно.

Стеснялись же новые лидеры рявкнуть потому, что и сами были при власти, когда случились избиения жителей Литвы, Грузии, Азербайджана.

На встрече с делегацией правительства Москвы в 1993 г., членом которой мне довелось быть, после посещения кладбища Шахидон, где захоронены жертвы расстрелов митингующих жителей Баку в феврале 1990 года, Г. Алиев расскажет, как его, отстраненного от дел и, как он считает, ошельмованного Горбачевым и его присными, нашли в санатории Барвихи и сам Горбачев позвонил ему.

— Гейдар Алиевич, — якобы сказал Михаил Сергеевич, — обратитесь к своему народу, пусть в Баку образумятся, они ведь хотят свергнуть советскую власть, и вы хорошо можете представить, что за этим последует.

— Они, конечно, прекрасно знали, где я нахожусь, — рассказывал Алиев. — Я сам служил в органах и возглавлял КГБ республики, приемы и методы этой команды хорошо знаю. Хотя Горбачев и сказал, что меня с трудом нашли, я понял, что это ложь. Просто я им понадобился, не я, вернее, а мой авторитет в Азербайджане. Я мог бы, кажется, поправить свои дела, если бы согласился, опалу бы сняли, но я твердо сказал «нет». И мотивировал тем, что за много лет ко мне никто не обратился, все делали вид, что я умер или пропал без вести. А теперь потребовался — и меня воскресили. И хотя я знал, что за отказом может последовать расправа, остался тверд и вскоре уехал из Москвы.