Суверенитет духа - Олег Матвейчев Страница 47

На призыв не путать «недостатки власти» с «государством вообще» и с Родиной, оппозиционеры обычно заявляют, мол, это уловка власти, способ избежать критики. Всегда, дескать, бюрократ говорит: «Не меня конкретного бюрократа ругают, а всю Родину». Значит, тот, кто ругает — чуть ли не предатель.

Всем понятно, что Родина и начальство — не одно и то же, тем более, если начальство плохое. Но реально как тогда в политике действовать? Как провести грань между нанесением ущерба государству как таковому или некоему режиму? Как сделать так, чтобы не выплескивать с водой ребенка или не «попадать в Россию, целя в коммунизм»?

Вывод один: критика вообще не конструктивна. Ни критика власти со стороны оппозиции, ни критика оппозиции со стороны власти. Конкурентоспособность, суверенность, право на легитимную власть возникает только из предложения позитива: из предложения нового мира, новых моделей консенсуса, общества, из новых планов и идеологий. Но не из негатива или критики. Критикуя, ты не убеждаешь, а только заставляешь оппонента радикализоваться в своем мнении, вызываешь эскалацию ответной критики.

Простой пример из жизни. Молодой человек решил издать сборник интервью современных российских ученых и отправил им письма. Один из них отвечает: «Я не буду в этом участвовать, потому что мне не нравится тот образ науки, который вы создаете». Позвольте, но ведь именно вам и предложили повлиять на создание этого образа. Если откажетесь вы, затем другой, третий, согласные с вами, то действительно останутся только те, кто вам не нравится, и получится ровно тот образ науки, который вы и не хотели! Тогда вы раскритикуете этот образ, а противоположная сторона ответит тем же.

Что за привычка шарахаться от того, что на первый взгляд не нравится? Можно ведь попытаться включиться и изменить это в нужную сторону. Что за привычка сразу ставить на ком-то крест, с кем даже минимально не согласен? Что за неверие в изменчивость человеческой природы — ведь тот, кто вам не нравится, может изменить взгляды. Что за неверие в свои силы убедить кого-то, повлиять на него? Что за привычка формировать жесткие критерии для общения — своеобразное прокрустово ложе принципов, которое скорее свидетельствует о закостенелости и неспособности меняться и развиваться у того, кто эти принципы формулирует?

Между прочим, если бы в 1930-е годы в Германии все либералы, демократы, социалисты, христианские демократы, христианские консерваторы, центристы вступили бы в НСДАП, то… не было бы никакого холокоста, а возможно и Второй мировой войны. Все эти люди создали бы такой балласт гитлеровскому кораблю, что он бы далеко не заплыл, даже при самом попутном ветре. Но все эти «рафинированные интеллигенты» предпочли сбежать с корабля как крысы. Они эмигрировали, критиковали режим, чем вызвали ответный огонь критики, радикализацию нацистского движения и репрессии против тех, кто еще остался в Германии.

По сути М. Хайдеггер был одним из немногих интеллектуалов, кто пытался воздействовать на ситуацию и режим в его основах. В «Ректорской речи» он заявил, что «сущность фюрерства в том, что ведущий ведом теми, кого он Ведет»: то есть фюрер не может радикально менять курс и наоборот — ведомые имеют свою власть над фюрером. Хайдеггер пытался воздействовать на нацистскую идеологию, очистить ее от биологизма и антисемитизма. В своих лекциях он неустанно полемизировал с вульгарным нацизмом и учил молодежь (которая придет к власти через годы) более глубокому пониманию истории, чем это делала официальная пропаганда. И за это его после войны обвинили в сотрудничестве с нацизмом! И кто обвинил? Диссиденты-критики, которые отсиживались по заграницам и превращали своей критикой Гитлера в зверя, дразня его. Они сами оставили с Гитлером только тупых исполнителей и, по сути, дали ему свободу, так как такие именно исполнители, ни на что не влияющие, могли поддерживать любое безумное начинание. А надо было не критиковать, а душить в объятиях!

В этом смысле радикально отличалась от немецкой ситуации ситуация в России. Огромное количество царских спецов перешло к большевикам. И они не только изменили образ партии, но и сумели расправиться с революционными радикалами-троцкистами. У нас привыкли видеть в СССР некий единый проект. Но различия между ленинско-троцкистским этапом и сталинским — громадно. Троцкисты писали, например:

Я предлагаю Минина расплавить,

Пожарского… Зачем им пьедестал?

Довольно нам двух лавочников славить,

Их за прилавками октябрь застал!

Напрасно им мы не свернули шею,

Я знаю, это было бы подстать.

Подумаешь: они спасли Рассею!

А может, лучше было не спасать?

Вот таких авторов, таких «шариковых» и удалось повернуть вспять, заставить через 15 лет снимать патриотические фильмы про Минина, Пожарского, Невского, Суворова, Кутузова. И лишь тех, кто не понял новых веяний, — репрессировали. Их было абсолютное меньшинство даже в среде наиболее щепетильной интеллигенции.

Шолохов, Булгаков, Горький, Толстой и многие другие были принципиальными «антитроцкистами», они и самого Сталина превращали в антитроцкиста. Иосиф Виссарионович, например, обожал Булгакова. И это чистое недоразумение, когда «Собачье сердце» рассматривают как антисоветское произведение. Это антитроцкистская и сталинистская книга. Как, в значительной степени, и «Мастер и Маргарита» — книга, которая до сих пор не понята нашей интеллигенцией.

Те же, кто сбежал за рубеж, по сути занимались вредительством. Так, например, Сталин — бывший семинарист, вполне лояльно по жизни относился к Православию, что особенно проявилось в конце жизни. Но он не мог развернуть корабль на 90°, потому что атеистическая закваска масс в 1930-е была еще сильна. Масла в огонь подливала и русская зарубежная православная церковь, обличая СССР. Каждый раз после очередного выпада этих сидящих в заграничных комфортных апартаментах деятелей происходил ответный всплеск воплей против православных в России. Зарубежники выступали как провокаторы, за их критику расплачивались новомученики здесь. А затем некоторые зарубежные иерархи докатились даже до дружбы с Гитлером…

Критика вообще в родстве с дьяволизмом. Один бывший советник президента сегодня в своих статьях формулирует максимы: «не верь власти, не бойся власти, не проси у власти, не сотрудничай с властью». «Не верь, не бойся, не проси» — это не просто кредо уголовников. Это кредо дьявола: не верь в Бога, не бойся Бога, не проси у Бога (не молись). Такие же советы дает, кстати, булгаковский Воланд Маргарите. Воланд, который с насмешкой и презрением относится к тем, кого, казалось, должен бы любить — к литераторам-безбожникам. Почему? Да потому что он не считает их души своими и советский атеизм не считает воплощением своего царства. Ему нужно иное, ему нужно фальшивое евангелие. И он так устраивает, чтобы Мастер взялся писать «Евангелие от Дьявола» — «Пилатовы главы», в которых Иисус — всего лишь очередной учитель гуманизма, слабый человек. Общество, где Христа считают одним из учителей наряду с Буддой, Конфуцием и многочисленными гуру — гораздо более дьявольское. Демократическая плюралистическая Россия 1990-х была бы милее Воланду, чем сталинская.