Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - Наталия Таньшина Страница 43

Русофобские настроения актуализировались во Франции и в связи с обострением Восточного вопроса. В 1833 г. антирусскую волну спровоцировало подписание между Россией и Османской империей Ункяр-Искелессийского договора, значительно усилившего позиции России на Черном море и в зоне Проливов. Если летом 1830 г. французы опасались нашествия русских «варваров» на Европу, то теперь они боялись экспансии России на Восток. Король Луи-Филипп в разговоре с Поццо ди Борго выразил надежду, что пребывание русских войск на Босфоре носит временный характер и что Россия не вынашивает захватнических планов, а ее действия продиктованы лишь стремлением сохранить статус-кво в Османской империи ^[360].

Характерная деталь: как только появлялась «русская угроза», противоречия между Францией и Великобританией, весьма острые, сразу отступали на второй план. 27 августа 1833 г. послы Франции и Великобритании в Константинополе заявили Блистательной Порте, что их правительства считают Ункяр-Искелессийский договор недействительным и оставляют за собой свободу и независимость действий ^[361]. Кроме того, английский и французский флоты демонстративно заняли позиции у берегов Османской империи, что вызвало серьезную озабоченность российского правительства ^[362]. В то же время французское правительство не собиралось вступать в войну с Россией, осознавая непрочность порядка вещей в самой Франции. Исходя из этих соображений, правительство Николя Сульта ответило отказом на предложение английского кабинета усилить англо-французские военно-морские силы в Дарданеллах для нанесения удара по русскому флоту. Напротив, значительная часть французской эскадры была отведена к Тулону (часть английского флота была отведена на Мальту) ^[363].

Если до реальной войны дело, к счастью, не дошло, то информационная война была в разгаре; в отчете III отделения ее назвали «журнальной войной» ^[364].

Несмотря на то что мнения частных лиц казались императору Николаю не заслуживающими особого внимания ^[365], для борьбы с русофобскими настроениями на Западе Россия принимала ответные меры, стремясь воздействовать через специально создаваемые для этой цели газеты. В отчете III отделения за 1833 г. отмечалось: «Предпринятая в 1833 году мера опровергать посредством иностранных газет клеветы, возводимые некоторыми из них против нашего правительства, в короткое время уже принесла значительную пользу… особенно заслуживает нашей благодарности издатель “Франкфуртской газеты” г. Дюран ^[366], который с особенным искусством пользуется получаемыми от нас сведениями и с похвальною смелостью употребляет их в своей газете на поражение клеветы» ^[367]. Спустя несколько лет Дюран перестал быть «агентом влияния»: он основал в Париже в 1839 г. журнал «Капитолий», в котором, «лаская и либералов, и наполеонистов, надеялся соединением этих партий и силою красноречия своего уничтожить замыслы демократов, стремящихся к возобновлению республики, и приуготовить переворот в пользу Людовика Бонапарте, а вместе с сим утвердить прочный союз между Франциею и Россиею». В результате, как отмечалось в Отчете, «со времени основания им журнала “Капитолий” всякое с нашей стороны общение с ним прекращено» ^[368].

Помимо журналистов, финансируемых русским правительством, а также секретных агентов задачи борьбы с русофобскими настроениями и формирования правильного имиджа России возлагались на людей, вполне официально выполнявших свои обязанности. Одним из них был князь Элим Петрович Мещерский (1808–1844), единственный сын Петра Сергеевича Мещерского и Екатерины Ивановны Чернышевой, первый «интеллектуальный атташе», как его назвал французский исследователь Андре Мазон ^[369].

Молодой, обаятельный, высокий стройный блондин, он стал настоящей парижской легендой еще при жизни (умер от водянки в 1844 г.). Князь был наглядным опровержением русофобских опасений. Однако даже к таким утонченным и европеизированным аристократам французы относились настороженно, все равно воспринимая их как «чужих». Очень точно эти опасения выразил влиятельный французский политик герцог де Брой, набросав портрет русских аристократов в Париже: одетые с иголочки, знающие наизусть последний модный роман и рассуждающие о современной политике, как француз из предместья Сен-Жермен. С таким русским, по словам де Броя, невольно пускаешься в беседу, как с соотечественником. «И вдруг какой-нибудь жест, какая-нибудь интонация голоса дают вам почувствовать, что вы находитесь лицом к лицу с самым ожесточенным врагом вашей родины» ^[370]. Как видим, французы, сами испытывая русофобские настроения, у русских усматривали франкофобские.