Оппозиция, или Как противостоять Путину? - Сергей Кара-Мурза Страница 42

— Еще одна российская матрица — отрицание инакомыслия. Ведь его за все 300 лет истории у нас не было практически. Разве что в художественной литературе допускалось… Не от православия ли это идет, где любое отступление от «истины» считается ересью? Есть единственно верное толкование любого явления. Носителем истинного знания является царь, Церковь, партия, Президент… Особенно единомыслие заметно в провинции.

Проект «демократов» был прост, средства убоги, но большего-то и не надо было. Достаточно людям чуть запудрить мозги, и они покорно идут туда, куда гонят.

— Кажется, что кризис вроде механизма, неисправности которого устранимы. Потом начинаешь понимать, что это не так. Что изъяны не на механическом уровне, а на «молекулярном». Что другого блока на замену у тебя просто нет. И ты должен работать именно с теми блоками, которые твоя земля породила. И все начинает выглядеть по-другому.

Допустим, православие привнесло в наше сознание то, что сейчас стало нашим слабым местом. Но ведь это «дано», и надо думать, как работать с особенностями именно такого сознания. А когда сравнишь «данное» нам с тем, что «дано» на Западе, то видишь, что православие гораздо более терпимо к инакомыслию и задает гораздо менее жесткие рамки, чем, скажем, католичество, где папа непогрешим, где была инквизиция, где ереси ликвидировались целыми интеллектуальными слоями. У нас не было средневековых религиозных войн, как в Европе. А там в XIX веке дарвинизм был запрещен — ходили священники по домам и отбирали книги. Был большой список книг в просвещенной Европе, которые изымались из домашних библиотек (правда, так составлялись хорошие собрания книг при епархиях). У нас такого в России и подумать никто не мог.

У нас и власть, и криминальный слой при власти, и оппозиция — все они выросли из одной и той же культуры. И все их дефекты являются проявлением нашего культурного типа. Что же нам — сменить культуру? Отказаться от России?

Почему я из химии ушел? Потому что я стал критиком советской системы — в приложении к науке. Мне казалось, что ее организацию можно улучшить. Только через 20 лет изучения я понял, как был наивен. Наша наука сложилась как целостная система, обладающая во многих смыслах колоссальными преимуществами по сравнению с западной. Я думал, что можно у Запада позаимствовать то-то и то-то, вставить в нашу систему, и она станет лучше, но я не думал о том — а не сломается ли при этом что-то важное в нашей системе, так что она потеряет свои замечательные свойства? Понимание пришло, увы, с большим запозданием.

— Не слишком ли вы самокритичны? Ведь основания для критики советских порядков были вполне обоснованны…

— Они всегда есть. Вопрос, насколько мы понимаем их суть. Взять оппозицию. Допустим, мы бы получили ее боевую…

— Лучше — умную.

— Ладно — умную, которая бы умела добиваться своего. Тогда сегодня Россия уже была бы разрушена. Как массовое сознание видит преодоление кризиса? Оно рассматривает кризис как очень долгий процесс. Это иго. Не наскок, не «набег поляков», а нечто вроде татарского ига. Мы оказались несостоятельны по отношению к вызову истории. Люди чувствуют эту несостоятельность: мы не можем понять, ЧТО на нас накатило.

В этих условиях нужно замереть, пока не поймем, что происходит. И поддерживать тех, кто очень сильно дергается, в это время люди не склонны. У нас были в оппозиции люди, которые ставили вопрос ребром, — Анпилов, например. Если бы он руководил КПРФ, ее политика была бы более радикальна. Но думаю, что люди бы его быстро отвергли. Именно потому, что он думает, будто этот кризис можно преодолеть острым действием. На самом деле он сам не знает, что происходит с Россией. Его утверждения неадекватны реальности. Хотя, будь оппозиция эффективней, какие-то небольшие беды она могла бы лучше поправить.

— Вы написали книгу «Манипуляция сознания», где разоблачаете нынешнюю манипуляцию. Но разве не было в советское время такой манипуляции? Тогда она была грубее, сейчас же по-западному изощренна. Когда заставляли насильно изучать марксизм-ленинизм, систему, далекую от адекватного объяснения реальности… Для правильного диагноза болезни нужна ее история и еще история жизни больного.

— После пересадки на нашу почву Просвещения у нас возникло много нестыковок в мышлении, логике… Они порождали кризисы, худо-бедно мы их преодолевали. Но вот, когда с очередным кризисом мы не справились. Конечно, мы не должны восстанавливать структуры, виновные в катастрофе. Например, нельзя навязывать тот же марксизм в качестве всесильного учения. Явно, что эта теоретическая конструкция оказалась неадекватна нашей реальности, она нас дезориентировала. Политэкономия социализма неверно описывала наше хозяйство, мы оказались беззащитны, когда в журнале «Коммунист» фразеологию марксизма использовали Шаталин, Гайдар и пр. Мы сейчас должны, если не можем быстро выработать стройную теорию, просто вернуться к здравому смыслу, объясняя реальность в простых терминах. Я даже отказываюсь употреблять термин «общественный строй». Потому что он толкает к привычным штампам. У нас есть некое «жизнеустройство», давайте его опишем в однозначно понимаемых терминах. Новое слово отключает ложные ассоциации.

— Вы писали, что нужен новый язык для описания реальности.

— Эта задача актуальна. Мы сейчас можем сказать, что необходимо заменить в системе нашего прежнего бытия, опыт катастрофы нам позволяет сделать это. Те, кто над ней размышляет, могут сказать, что надо устранить. Надо что-то предлагать молодежи взамен «износившихся» слов и способов их применения, чтобы она могла освоить реальность. Запад скатывается к постмодернизму. Там считают, что Просвещение потерпело крах, его нормы не позволяют описать то, что творится в мире. И целая профессорская рать заявляет, что истины нет, а есть ситуации, в описании которых все дозволено. Мы должны сделать выбор — пойти по этому пути или по пути ремонта и обновления того интеллектуального аппарата, что имели. Я утверждаю, что для нас постмодернизм будет культурной гибелью.

На Западе постмодернизм — это кипение, под которым есть буржуазная прослойка, цинично мыслящая, имеющая реальную власть, плюющая на всякие учения и выкачивающая ресурсы отовсюду, откуда можно. У нас же нет такой силы, у нас все — интеллигенты! В «бизнес-элите» 95 процентов с высшим образованием, а 20 процентов — с учеными степенями. Это часть интеллигенции, получившая в условиях хаоса дармовую собственность и бешеные деньги. Наша власть, начиная с Путина и кончая главой местной администрации, — интеллигенты. Они мыслят нереалистично, если речь не идет о корысти. Это несостоятельные руководители в деле поддержания жизни в стране. Мы держимся лишь на здравом смысле массы работяг— от Садовничего в МГУ до рядового сантехника. Они, наплевав на всякие теории, исходят из простых истин. С помощью здравого смысла не найти наилучших решений выхода из кризиса, но хотя бы не наделаем непоправимых грубых ошибок. На здравом смысле можно продержаться до тех пор, пока не поймем, что происходит. И тогда возникнет проект, в который все, от рядовых граждан до Путина (возможно, тоже рядового), вольются. Кто-то, конечно, на лесоповале.

— Что надо делать, чтобы, проходя через наши беды, минимизировать потери и ускорить выход не только к здравому смыслу, а и к здравому образу жизни? Где коренится наибольшая опасность?