Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов Страница 4

В июне 2009 года тысячи молодых иранцев со смартфонами в руках (а самые “продвинутые” – с беспроводными гарнитурами “блютус”) вышли на улицы Тегерана, чтобы выразить свое возмущение фальсификацией результатов выборов. Напряжение росло. Некоторые протестующие – неслыханное дело! – даже призвали Хаменеи уйти в отставку. Однако многие граждане сочли выборы честными и приготовились защищать, если потребуется, президента Махмуда Ахмадинежада, сохранившего свой пост. Иранское общество, превратившееся в поле битвы популизма, консерватизма и модернизации, столкнулось с самым серьезным политическим кризисом с 1979 года, когда исламские революционеры свергли непопулярного, проамерикански настроенного шаха Мохаммеда Резу Пехлеви.

Но не это обстоятельство привлекло внимание западных массмедиа – они предпочли размышлять о том, как интернет несет Ирану демократию. “‘Твиттер’ несет весть о революции”, – гласила первая запись в блоге Эндрю Салливана из журнала “Атлантик”, сделанная несколько часов спустя после того, как стало известно об уличных протестах. Салливан сосредоточился на устойчивости “Твиттера”, популярного сервиса микроблогов: “‘Твиттер’ выстоял, когда режим перерезал остальные коммуникации. И это дало замечательные результаты”. Позднее Салливан, хотя “замечательных результатов” по-прежнему не наблюдалось, в блоге объявил “Твиттер” “критически важным средством организации сопротивления в Иране”, но не позаботился о том, чтобы привести доказательства своей мысли. Спустя несколько часов после начала протестов блог Салливана превратился в главный информационный узел, почти мгновенно распространяющий гиперссылки на новости об иранских событиях. Тысячи читателей, не обладающих выносливостью, необходимой для просмотра сотен новостных сайтов, увидели иранские события глазами Эндрю Салливана. Как выяснилось, ему был присущ весьма оптимистический взгляд на вещи.

Очень скоро версия событий, изложенная Салливаном, распространилась в блогосфере, а потом и в традиционных СМИ. Мишель Малкин, видный блогер с правыми взглядами, сочла, что “сеть микроблогов в руках свободолюбивых диссидентов – это революционный самиздат, твит за твитом прорывающий информационную блокаду, установленную муллакратией”. Марк Амбиндер, коллега Салливана из журнала “Атлантик”, согласился с этим. По мнению Амбиндера, “Твиттер” стал вещью не просто важной, а – “протагональной” (ему даже пришлось придумать слово). “Когда будет написана история иранских выборов, ‘Твиттер’, несомненно, предстанет протагональной технологией, которая позволит слабым пережить жестокие репрессии”, – написал Амбиндер в своем блоге. Йоси Дризен из газеты “Уолл-стрит джорнал” объявил, что “этого [революции] не произошло бы, если бы не ‘Твиттер’”. Дэниел Шорр с “Нэшнл паблик рэйдио” объявил, что “тирания в Иране столкнулась с технологией в виде интернета, который превратил протест в движение”. Когда Николас Кристоф из “Нью-Йорк таймс” заявил, что в “типичном конфликте XXI века… столкнулись правительственные головорезы, стреляющие пулями… [и] протестующая молодежь, которая сыплет твитами”, он просто уловил дух времени.

Скоро ученые мужи, обрадованные тем, что их любимая игрушка на слуху у всего мира, сами возвысили голос. “Это случилось – важнейшее событие. Первая революция, достигшая глобального масштаба и преображенная социальными медиа”, – провозгласил на форуме TED.com Клэй Шерки из Нью-Йоркского университета. Джонатан Зиттрейн, ученый из Гарварда, автор книги “Будущее интернета: как не допустить его наступления”, заявил, что “‘Твиттер’ особенно подходит для организации людей и информации”. По мнению обозревателя “Файнэншл таймс” Джона Гэппера, “Твиттер” стал “трутницей, в которой разгорелась искра восстания сторонников Мир-Хосейна Мусави”. Даже отличающаяся трезвым взглядом на вещи газета “Крисчен сайенс монитор” присоединилась к хвалебному хору: “Жесткий контроль правительства над интернетом породил поколение, умело обходящее сетевые блокпосты и подготовившее страну к появлению протестного движения, вдохновленного современными технологиями” [1].

Теперь “Твиттер” казался всемогущим: он был сильнее иранской полиции, ООН, правительства США, Европейского Союза. Он должен был не только помочь Ирану избавиться от отвратительного вождя, но и убедить простых иранцев (большинство которых страстно поддерживает ядерную программу) перестать бояться Израиля и снова стать миролюбивыми людьми. Колумнист правого журнала “Хьюман ивентс” объявил, что “Твиттер” сделал то, на что “ни ООН, ни ЕС не были способны”: поспособствовал возникновению “колоссальной угрозы иранскому режиму – движения за свободу, вспыхнувшего и организованного при помощи коротких фраз”. Автор передовицы в “Уолл-стрит джорнал” счел, что “движимая ‘Твиттером’ ‘Зеленая революция’ в Иране… прибегнув к технологии социальных сетей, сделала для смены режима в исламской республике больше, чем все многолетние санкции, угрозы и пререкания в Женеве”. (То есть “Твиттер” усовершенствовал не только демократию, но и дипломатию.)

Очень скоро обилие иранских твитов подвигло высоколобых теоретиков на то, чтобы сделать далеко идущие выводы о судьбах мира. Многие восприняли вдохновленные “Твиттером” протесты в Иране как знак близкого конца авторитаризма. Тим Раттен в своей колонке в “Лос-Анджелес таймс”, скромно озаглавленной “‘Твиттер’: новый кошмар тирании”, объявил, что “новые медиа раскидывают свою сеть по миру, и для авторитарных правительств вроде иранского, стремящихся установить абсолютный контроль в условиях беспорядочной технодемократии, наступают трудные времена”. То, что “Зеленое движение” быстро распалось и оказалось неспособным всерьез бросить вызов Ахмадинежаду, не удержало автора передовицы в “Балтимор сан” от заявления, будто интернет делает мир свободнее и безопаснее: “Мнение, что активисты тратят жизнь, строча в блогах, в то время как правительства и корпорации прибирают к рукам мир, опровергается каждым твитом, комментарием в блоге, акцией протеста, спланированной в ‘Фейсбуке’”.