Власть в тротиловом эквиваленте. Тайны игорного Кремля - Михаил Полторанин Страница 36

А вот партийных бояр, которые составляли костяк ЦК КПСС, вполне устраивало их уютное положение: всем командовать и ни за что не отвечать. Особенно бояр из союзных республик, где они и боги, и цари. Уж эти-то будут цепляться за старый порядок, за свое положение вплоть до сепаратистских угроз. Как их нейтрализовать? Знатоки кремлевской истории в Волынском смотрели на перспективу без оптимизма: даже грозный Иосиф Сталин, попытавшись через альтернативные выборы в 36-м отодвинуть от власти заевшихся партбояр, вынужден был отступить. А к Михаилу Сергеевичу члены ЦК относились как к «своему парню», равному среди равных, и запросто могли взять за шкирку. Потом я посмотрел архивные материалы по упомянутому сталинскому действу и понял, откуда правая рука Горбачева Анатолий Иванович Лукьянов позаимствовал демократическую идею реформирования избирательной системы в стране.

Весь долгий период внутрипартийных схваток Советский Союз жил по Конституции 24-го года. Система выборов в Верховный орган власти — съезд Советов была многоступенчатой, усложненной, но последнее слово оставалось за группами выборщиков. А их составы утверждались крайкомами и обкомами партии. Простым поднятием рук выборщики голосовали за кандидатов, предложенных функционерами. Сталин называл это не выборами, а кооптацией. Тем более что миллионы граждан, так называемые социально чуждые элементы, были лишены избирательных прав: священники, зажиточные крестьяне, кулаки, бывшие землевладельцы и генералы.

В состав съезда входила разночинная бюрократия. Она и формировала для постоянной работы ЦИК и его Президиум исключительно из партийных бояр. И поскольку ЦИК являлся «высшим законодательным, исполнительным и распорядительным органом власти», образовался клан неприкасаемых беспредельщиков. В Москве как законодатели они принимали «под себя» антинародные декреты, а в своих удельных княжествах и ханствах уже как исполнители претворяли их в жизнь. Общество закипало от социального недовольства. И Сталин задумал лишить партию государственной власти с помощью новой Конституции.

Создав для подготовки проекта Конституционную комиссию, он летом 35-го словами Авраама Линкольна обозначил перед ней принцип, на котором должен строиться Основной закон: «Власть народа, из народа и для народа». Менее чем через год проект был готов. В нем предусматривалось разделение властей — на законодательную, исполнительную и судебную. Устанавливались равные для всех граждан права, включая бывших «лишенцев» (к этому времени кулакам разрешили вернуться из ссылок и лагерей). Гарантировались свободы: слова, печати, митингов. Глава одиннадцатая «Избирательная система», написанная Сталиным, определяла новый порядок выборов депутатов всех уровней: прямое тайное голосование. И статьей 141-й давала право выдвигать кандидатов объединениям трудовых коллективов, профсоюзам, кооперативам, молодежным и культурным обществам. Чего прежде в России не было никогда. Избиратели также получали возможность отзывать депутатов.

Ударом под дых для партийных вельмож было предложение Сталина, озвученное на заседании ЦИК, сделать выборы альтернативными. Чтобы на одно место баллотировалось не меньше двух кандидатов. Так называемый партактив ощетинился: это его выметут избиратели в первую очередь — за продразверстку, раскулачивание и красный террор. В декабре 36-го съезд Советов Конституцию принял, но утверждение избирательного закона и срока выборов бароны ЦИК взяли на себя. А именно до статуса избирательного закона опустили решение: быть или не быть выборам альтернативными.

Тогда, как и в горбаческие времена, идеи реформ, тем более реформ политической системы, рассматривали предварительно на пленумах ЦК. А члены ЦК и через знак равенства члены ЦИК — первые секретари обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик. Они и объединились в корпоративную оппозицию нововведению с альтернативными выборами. Их оценка ситуации была однозначной: через предложенный механизм голосования Сталин хочет выкинуть партию из власти, а заменить кулаками и попами-антисоветчиками.

Хотя от троцкизма в стране не осталось и духа и люди спокойно пахали и сеяли, секретари на июньском пленуме ЦК 37-го вдруг заговорили об угрозе контрреволюции: кругом одни враги, кулаки вернулись и мутят народ, а тут некоторые предлагают альтернативные выборы в верховную власть. Врагам еще и печать в руки дадут! Из-под слов функционеров о революционной бдительности торчало шилом требование: никакой политической конкуренции, а выборы отложить (их перенесли на конец года) и начать кровавую чистку. Настаивать на своем против такой оравы при минимуме поддержки означало угрозу подсунуть себя под нож как пособника контры. Тем более что с помощью местных партийных функционеров Сталин отнимал у команды Троцкого власть.

Корпус первых секретарей в двадцатые и тридцатые годы представлял из себя малообразованное скопище партократов. Тех, о ком говорят: из грязи да в князи. К людям они относились как к мусору. Спецы трудились в хозяйственных и советских органах, а эти выполняли роль ревнадзирателей, вынюхивая повсюду измену. Закоперщиком, или паханом, у них всегда выступал Роберт Эйхе — человек с двуклассным начальным училищем за плечами, но не только первый секретарь Западно-Сибирского крайкома и Новосибирского горкома партии, а еще и кандидат в члены Политбюро. Лучше всего он проявлял себя в карательных операциях против крестьян и «очищении» ВКП(б) от несогласных с его политикой «гадов» — отдал на растерзание чекистам около 90 тысяч бывших коммунистов. И здесь «латышский стрелок» первым попросил у Политбюро дополнительных полномочий для разгрома антисоветской сволочи: создаст и возглавит тройку по вынесению внесудебных решений. За Эйхе потянулись другие члены ЦК.

Представляю, как сжимал в кулаке свое самолюбие вождь, отступая под натиском первых секретарей. Им сказали: готовьте в короткие сроки свои предложения по составам троек и количеству врагов для репрессий. Тут это дело считалось привычным.

До середины июля 37-го предложения поступили из всех регионов. Эйхе сообщал, что ему край как надо репрессировать на первых порах 17 тысяч человек, из них пять тысяч — по первой категории (расстрелять), а остальных — в лагеря (ГУЛАГ). Первый секретарь Московского горкома и обкома Никита Хрущев в записке Сталину от 10 июля 37-го изъявил желание возглавить тройку и попросил разрешить ему репрессировать 41 305 человек, из них 8500 — расстрелять. Первый секретарь Свердловского обкома просил позволить «его» тройке вынести смертные приговоры четырем тысячам человек. Характерно, что из русских областей шли размашистые запросы, а в национальных республиках руководители более или менее щадили своих людей. Из нищей Калининской области с совершенно аполитичным населением пришла просьба расстрелять больше тысячи человек, а секретарь ЦК КП Туркменистана, где еще не до конца потухли очаги басмачества, ограничился на всю республику цифрой — 500.

В НКВД все заявки обобщили, систематизировали, и уже 30 июля 37-го под грифом «совершенно секретно» вышел приказ наркома Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов». Тем же днем зам. Ежова Фриновский направил этот приказ и проект постановления по нему помощнику Сталина Поскребышеву — получить согласие членов Политбюро. Согласие дали все. Начало операции назначили на пятое августа. В приказе местным органам НКВД спускались квоты на отстрел населения по запросам партийных бояр. Правда, не все предложения были приняты наверху.