Народная империя Сталина - Юрий Жуков Страница 36

* * *

Если данное объяснение правильно, то постановление по делу Радченко увидело свет как нельзя вовремя. Н.И. Ежов уже приступил к выполнению «Директивы». Правда, начал не с арестов и приговоров, а с более на тот момент значительного: с кадровых передвижек и перестановок, с реорганизации аппарата наркомата.

Буквально на третий день после своего назначения Николай Иванович избавился от правой руки Г.Г. Ягоды — Г.Е. Прокофьева. На место же Прокофьева 29 сентября утвердили М.Д. Бермана, кадрового чекиста, работавшего в «органах» с августа 1918 года. Затем Н.И. Ежов взял к себе еще двух заместителей, для которых были созданы персональные посты. 16 октября — М.П. Фриновского, также кадрового чекиста, с 1926 года служившего преимущественно в пограничных войсках, которые он и возглавил в 1933 году. Утвержденный на пост замнаркома, как и М.Д. Берман, Фриновский сохранил и прежнюю должность. А месяц спустя, 3 ноября, заместителем Ежова стал еще и Л.Н. Вельский, опять же кадровый, с весны 1918 года, чекист. У Н.И. Ежова он возглавил Главное управление милиции.

Кадровые перестановки провели и на следующем уровне руководства НКВД. 15 октября укрепили его людьми со стороны, утвердив на ответственных должностях двух человек. Начальником отдела кадров наркомата — М.И. Литвина, до того служившего в Красной армии, затем находившегося на профсоюзной работе, а с 1930-го — на партийной: в ЦК ВКП(б) — в распредотделе, в ЦК КП(б)У — заведующим отделом кадров, заместителем заведующего транспортным отделом, заведующим сельхозотделом, и последний год — вторым секретарем Харьковского обкома. На менее заметный, даже скромный пост — начальника административно-хозяйственного управления НКВД — назначили С.Б. Жуковского. В годы гражданской войны он был армейским политработником, в 1922–1923 годах — работал в распредотделе ЦК ВКП(б), затем в ЦКК-РКИ, НКПС, ВСНХ, Наркомате внешней торговли.

Одновременно понизили в должностях семерых старых сотрудников Г.Г. Ягоды. П.П. Буланова, секретаря коллегии ОГПУ-НКВД с января 1929 года, перевели на должность ответственного секретаря Особого совещания. В.Е. Цесарского, с 1935 года особоуполномоченного при наркоме, всего на месяц сделали начальником учетно-регистрационного отдела НКВД. Г.Л. Молчанова, начальника ключевого тогда секретно-политического отдела, направили наркомом внутренних дел Белоруссии. Начальника особого отдела М.И. Гая (Штоклянда) — начальником управления НКВД по Восточно-Сибирскому краю. Начальника отдела кадров наркомата Я.М. Вейнштока — начальником тюремного отдела. Главного инспектора при НКВД Н.М. Быстрых — заместителем начальника Главного управления милиции. Начальника учетно-регистрационного, чрезвычайно важного, несмотря на название, отдела Я.М. Генкина — заместителем начальника тюремного отдела.

На освобожденные таким образом должности были назначены: Я.А. Дейч вместо Буланова, А.Я. Беленький вместо Цесарского, В.М. Курский вместо Молчанова, И.М. Леплевский вместо Гая, В.Е. Цесарский вместо Генкина. [140]

Наконец, 28 ноября, приказом по НКВД, вне всякого сомнения согласованного с ПБ, в наркомате создали еще один отдел, — первый или охраны. [141]Охраны высших должностных лиц партии и страны, что служит непременным атрибутом власти в любой стране, в любые времена. Этот отдел был многочисленным, состоявшим из 24 отделений, а его начальником утвердили комиссара 2-го ранга К.В. Паукера, иностранца на советской службе. В 1915 году Паукер как фельдфебель уланского полка австро-венгерской армии попал в русский плен. Участвовал в гражданской войне, вступил в партию, с 1920 года стал работать в ВЧК, практически сразу же — в оперативном отделе, в котором уже в 1923 году дослужился до должности начальника. В опероде 28 ноября 1936 года Паукера заменил Н.Т. Николаев-Журид, перед тем — заместитель начальника управления НКВД по Ленинградской области. [142]

Но почему следует придавать столь серьезное значение созданию отдела охраны? Да потому, что оно свидетельствовало о весьма серьезном, даже опасном положении, в котором оказалось узкое руководство, недвусмысленно указывало и на то, что группа Сталина ощутила реальную опасность, которая ей, несомненно, угрожала. Вынуждена была предпринять беспрецедентные за все девятнадцать лет существования советской власти меры по обеспечению собственной безопасности.

Далеко не случайно ни осенью 1933 года, когда произошло два довольно серьезных инцидента, которые могли быть истолкованы как покушение на Сталина, [143]ни в декабре 1934 года, после убийства Кирова, никаких мер по усилению безопасности принято не было. Узкое руководство не ощутило в том необходимости. Чувствовало себя вполне уверенно. Предельно же усилили персональную охрану узкого руководства только в конце ноября 1936 года. На четвертый день работы VIII чрезвычайного съезда Советов ССР. За несколько суток до проведения решающего голосования по проекту Конституции — сначала на Пленуме, а затем уже и на самом съезде. И тогда, когда НКВД, в основном, выполнила «Директиву» по разгрому троцкистско-зиновьевской оппозиции.

О размерах первой волны широких репрессий против троцкистов в октябре-ноябре 1936 года можно судить по данным, приведенным Н.И. Ежовым 4 декабря. Отчитываясь о разгроме троцкистско-зиновьевского подполья перед Пленумом, он привел данные, к которым следует относиться с полным доверием. На Украине за два месяца арестовали свыше 400 человек, в Ленинградской области — свыше 400, в Грузии — свыше 300, в Азово-Черноморском крае — свыше 200, в Западно-Сибирском — 120, в Свердловской области — свыше 100. [144]По этим данным можно предположить, что репрессиям подвергли в целом по стране от 4 до 6 тысяч человек.

Во много раз больше, нежели предлагал Сталин на июньском Пленуме — всего лишь исключить из партии 600 троцкистов и зиновьевцев. Но несравненно меньше числа оппозиционеров узкому руководству, названного тогда же Троцким — 20–30 тысяч человек. [145]А ведь Н.И. Ежов вполне мог опереться на данные Льва Давидовича, подогнать под них численность подполья!