За что меня невзлюбила "партия жуликов и воров" - Геннадий Гудков Страница 34

Г. Гудков: За что боролись-то? Боролись за то большинство, которым можно решить все.

Е. Альбац: Это кто боролся?

Г. Гудков: Власть.

Е. Альбац: То есть, у вас нет сомнений. Когда это может произойти?

Г. Гудков: Это все зависит от потребности. К завтрашнему скажут — к завтрашнему сделают. Ну, конечно, не завтра, но на втором, третьем, четвертом заседании думы могут уже это сделать.

Е. Альбац: И что вы будете делать?

Г. Гудков: Я буду уповать на общественное мнение, на поддержку граждан, поддержку СМИ. Потому что если мы дальше будем спокойно наблюдать, как одного за другим арестовывают, обыскивают, унижают людей, которым доверяет общество, или, по крайней мере, часть его, мы придем с вами к 37-му году в каком-то другом варианте, но не менее постыдном и не менее опасном.

Е. Альбац: Еще раз хотела бы напомнить тем, кто хотел бы придти к 37-му году, что 20 тысяч чекистов было расстреляно.

Г. Гудков: Это только расстреляно. А сколько копало Беломоро-Балтийский канал.

Е. Альбац: Известно, что когда репрессии начинаются, то идут широким плугом.

Г. Гудков: Да. Поэтому я считаю, что надо защищать людей — надо защищать Навального, Удальцова, Pussi Riot, хотя они не являются политическим протестом, но, тем не менее, та жестокость наказания несопоставима с проступком, который они совершили. Надо защищать других, надо требовать возврата денег Собчак, которую унизили, надо другие действия совершать. Мне кажется, нужно требовать от власти все-таки немножко встрепенуться, попытаться хотя бы увидеть свою родную страну и свой родной народ.

Е. Альбац: А если вам предложат покаяться? Помните, были диссидентские знаменитые процессы?

Г. Гудков: Я вам отвечу шуткой из «Иван Васильевича» — меня царицы соблазняли. Меня давно соблазняли всякими благами — и государственными должностями, и политической карьерой, и предлагали придти в «Единую Россию» — что мне только не предлагали. Я ведь не потому что такой — ну, многие скажут: ну и дурак, — но я ведь не потому, что такой дурак, я же на самом деле не совсем дурак. Просто я прекрасно понимаю, что если не будет многопартийности, не будет политической борьбы, не будет честных выборов, не будет чего-то еще, не будет демократической реформы, — стране капец. И тогда мы все равно все потеряем. Вот я потерял сейчас бизнес, предположим, — большую лучшую часть бизнеса благодаря этим варварским действиям полиции и других служб. Это бы со мной произошло, или может произойти в случае движения страны к кризису, к катастрофе — ну, через 3–5 лет, — все равно все всё потеряем. Ну, еще три-четыре года пожить, не имея доходы для семьи от этого бизнеса? А в чем смысл? Передать ничего невозможно.

Почему наша элита бежит за рубеж — бежит семьями, бежит капиталом, активами? — они понимают, что здесь ничего не будет. Пусть наши дети и внуки учатся там, адаптируются, изучают языки, получают западное образование, а мы им здесь заработаем деньги, туда вбросим, и они будут жить, как люди. Ну, что непонятно? Это же власть, сама элита, истеблишмент, не верит в Россию, не верит в ее будущее.

Они понимают, что здесь сумасшедшие риски в бизнесе, что бизнес делать невозможно в России, — по крайней мере, если мы говорим о долгосрочности. Допустим, тот же «Аскорт» мы создавали с 1992 года, — в этом году он должен был отметить свое 20-летие, — мы хотели сделать осенью такой корпоративный праздник для коллектива. 20 лет работала компания, 20 лет создавали по кирпичику — и за 20 дней все разрушили. Можно верить этой стране, можно верить каким-то инвестициям? Можно верить, что вложенный тобой труд, частичка души, времени, здоровья, все это не зря? Нельзя.

Е. Альбац: Илья из Ярославля: «Не жалеете о том, что влились в ряды оппозиции?»

Г. Гудков: Я бы пожалел. Если бы у страны была другая альтернатива. Когда я был молодым сотрудником КГБ СССР, приехал в 1987–1988 гг. в Москву, на встречу с сотрудниками ЦК КПСС, потому что я уже тогда был охвачен идеей, что — все, Советскому Союзу, если сейчас не поменять внутреннюю политику, конец, — развалится страна. Я приехал и говорю: от меня ничего не зависит, но вы в ЦК, — ну, сделайте что-нибудь, надо менять то-то и то-то, иначе страны не будет. Вы понимаете, какие процессы идут? Я, молодой сотрудник КГБ, конечно, вижу со своей кочки, но вы-то должны понимать? Меня похлопали по плечу: как тебя зовут? — Геннадий. — Геннадий, молодец, классно приехал, такие нам нужны. Ты член партии? Отлично. Вот такие молодые, неравнодушные коммунисты нам нужны, переживающие. Не волнуйся, в надежных руках судьба страны, у нас огромный политический опыт, мы видим на три хода вперед, или на пять, или на 15, мы знаем, какие меры предпринять, мы сохраним страну, страна будет процветающей, мощной и могучей — езжай спокойно к себе, в Коломну, работай.

И где эти люди? Я тогда не мог повлиять на судьбу страны — я был капитаном с тремя маленькими звездами.

Е. Альбац: Вы по какой линии работали?

Г. Гудков: Я начинал в Горотдел, потом заканчивал в контрразведке, закончив Академию внешней разведки параллельно.

Е. Альбац: Во Втором главке вы работали по какой линии?

Г. Гудков: Второй главк — это вся контрразведка. Тогда я не мог повлиять, а мог только обратиться к старшим товарищам, предупредить их об опасности. Сейчас я могу повлиять на развитие событий в стране, и почему я должен упустить этот исторический шанс, предотвратить кризис, катастрофу в стране? Для того чтобы сохранить свой бизнес?

Е. Альбац: Еще от Ильи: «Вам лично угрозы или предупреждения поступали?»

Г. Гудков: Конечно. Ну, прямых угроз не было, — надо отдать должное.

Е. Альбац: А предупреждать когда начали?

Г. Гудков: С прошлого августа. Первая ласточка прилетела в виде одного генерала ФСБ, который мне позвонил, говорит: нужно с тобой срочно встретиться. Убери все телефоны, никого не бери — встречаемся там-то. Я спрашиваю: что такая конспирация? — Молчи. Мы встретимся, он говорит: по тебе команда пошла — собрать то-то и то-то, будем работать так-то и так-то. Я говорю: спасибо за честность. Поэтому я давно знал об этом.

Е. Альбац: А почему именно в августе?

Г. Гудков: Тогда была сессия, я требовал министра в отставку, критиковал реформу, критиковал законы — тогда они на всякий случай компромат, — как они считают, — на меня стали собирать Я об этом знал давно, знал по фамилиям — кто, какие совещания, кто какие слова говорил, — все это мы знаем.

Е. Альбац: А вот сказали бы журналистам, мы бы об этом написали. Может быть, это остановило бы.

Г. Гудков: Не остановило бы. Но дело в том, что если бы даже что-то и приостановило, то я бы потерял источник информации. Атак он у меня был. Поэтому начали работать тогда, и я об этом. Ну, что делать? Либо идти, в соответствии со своими принципами и взглядами, либо трусливо прятаться. Я предпочел идти. Я же ничего не делал противоправного. Все эти «марши» — в соответствии с российской конституцией, российскими законами, что, я кого-то куда-то призывал, провоцировал какие-то массовые беспорядки? — наоборот, старался предотвратить, участвовал в обеспечении безопасности всего, кроме 6 мая, когда я не участвовал, — я не поверил, что люди придут на улицу 6 мая, и никто не поверил, по-моему, даже те, кто оказался во главе колонны, тоже не верили.