Виктор Суворов: исповедь перебежчика - Дмитрий Гордон Страница 33

— Какое-то время я думал, что худшее позади, но когда Саша Литвиненко из госпиталя позвонил, мнение свое изменил. А почему бы и нет?

— Жена Татьяна, как ты уже сказал, разведчица, но до сих пор ни одного интервью не дала…

— ни одного!..

— …и считает, что и тебе тоже нужно помалкивать…

— Да, сидит она рядом со мной и считает.

— Ты, выходит, ее не слушаешь?

— Расхождения у нас только в этом, а в остальном все нормально. Таня убеждена, что бывший разведчик (а бывших, как мы уже заметили, не бывает) права на контакт с прессой не имеет. «Пиши книги свои, — говорит, — я тебе помогу». И помогает.

«Партбилет на имя Виктора Суворова я купил за один фунт»

— Это правда, что ваши с Татьяной дети несколько раз посетили Украину под чужими фамилиями?

— Я этот вопрос не обсуждаю: не знаю, не помню, но чувство Родины им присуще. То, что они любят эту страну, сомнению не подлежит, и если возможности побывать в Украине нет, ничто не мешает им хотя бы на границу приехать, чтобы через пограничные столбы на нее посмотреть. Это они делали — я подтверждаю.

— Родственники твои до сих пор в Украине живут?

— Да, в Черкассах.

— Мама Вера Спиридоновна и старший брат Александр — офицер-ракетчик…

— Сейчас он полковник.

— Они здесь гостили?

— Брат — нет, потому что нельзя (впрочем, он и не пробовал), а мои и Татьяны родители — да: сначала одни, потом другие, затем еще раз, еще.

— Какой, интересно, выдалась первая встреча? Лились слезы, крики радости были — что?

— Я уж не помню.

— Ну хорошо: вот ты обнял маму и что почувствовал?

— Я, я, я. Нет, лучше давай о другом. Все было.

— Кажется, в папке, из которой ты достаешь один за другим раритеты, еще кое-что осталось. Что, если не секрет?

— Вот орденская книжка моего отца Богдана Васильевича. (Зачитывает.) Медаль «За боевые заслуги», ордена Отечественной войны, Красной Звезды, еще Красной Звезды — это все сорок второй год. А вот вещица забавная. Иду я как-то по Лондону и вдруг вижу — за один фунт продается билет… члена КПСС.

— Как символично!

— Что ты — моим детям уже не расскажешь, какая это была ценность и что значили эти слова: «Партбилет положишь!». Современному поколению этого не понять, это как в том анекдоте про Чернобыль, когда инженера отправляют туда и говорят: «Если в разрушенный энергоблок не полезешь, положишь партийный билет». Тот всю ночь мается и спрашивает наутро: «А где мне его взять — я ж беспартийный?». Так вот, покупаю я за один фунт эту книжицу, открываю и в глаза сразу бросается, на чье имя она выписана. Читай!

— Суворов Віктор Степанович. Виданий Шевченківським райкомом Компартії України міста Львова.

— Это не я — однофамилец, но где еще можно было увидеть партбилет Виктора Суворова? Виктору Степановичу, если он жив, пламенный привет!

— 1950 року народження. Все взносы, я свидетельствую, уплачены — до девяносто первого, небось, года.

— До февраля девяностого Виктор Степанович дотянул, а потом, видно, рукой махнул: «Да ну вас!».

— Сломался.

— Хочу, кстати, сказать пару слов о партийных билетах и о предательстве. Восемнадцать миллионов человек в рядах КПСС состояли, и вдруг сперва партийный секретарь, потом секретарь обкома и уж затем член Политбюро ЦК подписывают указ о ее запрещении. На это, кстати, не я, а один умный мужик внимание обратил. «Восемнадцать миллионов коммунистов, — заметил, — было: хоть один пошел на защиту своего райкома, хоть один вынес на своей груди Красное знамя?». И после этого я предатель? Ладно, идем дальше.

Ты вспоминал про обыск, проведенный в квартире родителей жены в Запорожье, и «уликах», якобы обнаруженных в карманах моего костюма. Вот копия, но у меня где-то и подлинник расписки лежит о том, что управлением КГБ по Запорожской области (телефон такой-то) изъяты жовто-блакитні значки: с гербом, на котором изображены бык и копье, на ленточке, в виде кленового листа и с какой-то эмблемой — все это, разумеется, на изобличающем меня националистическом фоне. Некий Геннадий Константинович, который ее составил, сейчас получает, поди, от Украины пенсию за то, что с национальной символикой когда-то боролся, но не мое это все было — подбросили. Что бы я был за разведчик, если бы такие вещи хранил?

— Что здесь еще в папке?

— Оттого, что ты все-таки из Киева, покажу мой диплом, выданный после окончания Киевского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища имени Фрунзе.

— Шестьдесят восьмой год, с отличием.

— Ну, конечно, а вот лист оценок.

— Все — «отлично», а что это за погоны?

— Они из Калининского суворовского военного училища, которое в шестьдесят пятом году окончил. Им скоро будет полвека — таких уже ни в каких музеях не сыщешь.

Украинского языка я не помню, но это не вина моя, а беда. Родился я в русско-украинской семье, но в гарнизоне на Дальнем Востоке. Отец мой всю жизнь «гэкал», и я тоже — уже потом отучили, а Татьяна у меня полтавская, из Карловки, и некоторые здесь говорят: «У вас такой красивый акцент — наверное, вы шведка». На это я всегда отвечаю: «Да, шведка из-под Полтавы».

Увы, на языке предков не говорю, но если когда-нибудь в Украину вернусь, освою его очень быстро. Желаю моей Родине и всем ее гражданам светлого будущего, в которое я свято верю. Счастья вам и добра!