Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений - Анджела Стент Страница 33

Вскоре после прихода в Кремль Путин, как до него Борис Ельцин, высказался о возможности вступления России в НАТО. Помимо обсуждения этого вопроса с Биллом Клинтоном Путин также спросил, когда Россию могли бы принять в НАТО, генерального секретаря альянса Джорджа Робертсона и канцлера Германии Герхарда Шрёдера. Робертсон отвечал, что Россия должна подать заявку {216}. На пресс-конференции в июле 2001 года Путин заявил, что для альянса одна из возможностей состоит в том, чтобы «включить Россию в НАТО. Это позволит создать единую область оборонной безопасности». Российские чиновники высшего ранга полагают, что Путин всерьез изучал возможность членства в НАТО – пусть даже и не был твердо уверен, что это произойдет.

Эти идеи нашли отклик у ряда американских чиновников из команды Буша. Когда в начале его президентства администрация пересматривала политику США на российском направлении, отдел политического планирования Госдепартамента направил госсекретарю Пауэллу докладную записку, где отмечалось, что НАТО зарекомендовало себя как организация гибкая и что в НАТО XXI века может найтись место для России. В записке предлагалось подготовить официальное приглашение России вступить в НАТО вместе с «дорожной картой», расписывающей, как должны проводиться переговоры. Эту тему предлагалось обсудить в ходе дискуссии о дальнейшем расширении НАТО, вместо того чтобы сразу исключить Россию из этого процесса. В заключение говорилось: «В наших же долгосрочных интересах, чтобы Россия была нашим партнером, а не деструктивным фактором» {217}. Директор бюро политического планирования Ричард Хаас был твердо уверен, что это правильно: «Включить Россию в НАТО – великолепная мысль. НАТО уже превратилось в конгломерат разрозненных связей, и приближение России к НАТО совсем не будет противоречить сегодняшней сути этой организации». Впрочем, эта записка дальше стола Пауэлла не пошла. Вспоминая этот эпизод, Хаас отмечает: «По отношению к России мы нарушили принцип Ареты Франклин [26]– не выказали русским достаточно уважения» {218}.

Спустя несколько месяцев экс-госсекретарь Джеймс Бейкер опубликовал статью, где поддерживал идею предложить России в перспективе стать членом НАТО. Бейкер напомнил читателям, что НАТО представляет собой «коалицию бывших противников – а один из печальных уроков ХХ века в том, что отказывать разгромленным противникам в союзах еще опаснее, чем вступать с ними в союзы» {219}. Бейкер как человек, который внес свою личную лепту в окончание холодной войны, явно говорил со знанием дела. Но администрация Буша изъявила столь же мало интереса к этой идее, как и ее предшественники из администрации Клинтона. Всех их тревожили размеры России и тот факт, что она имеет общую границу с Китаем, а также ее вероятные претензии на особую роль в НАТО. А может, свою роль сыграло отсутствие у чиновников воображения и их нежелание творчески подойти к делу, которое обещало стать серьезнейшим вызовом.

И раз уж членство в НАТО не рассматривалось в принципе, администрация Буша стала подыскивать способы, которые позволили бы более плодотворно сотрудничать США и России. В 1997 году, когда учреждался Совместный постоянный совет Россия – НАТО, США и их союзники надеялись, что это некоторым образом ослабит антипатию России к альянсу и создаст площадку для обсуждения общих проблем европейской безопасности. Но особых результатов на этом пути достичь не удалось. Российские официальные лица так и не преодолели своего интуитивного недоверия к НАТО: альянс рассматривался как организация, которую подмяли под себя США, враждебно относящиеся к геостратегическим интересам России. После 11 сентября США и их союзники активно искали возможности вдохнуть новый импульс в отношения Россия – НАТО, надеясь, что это подстегнет сотрудничество. В результате в мае 2002 года на римском саммите НАТО был учрежден Совет Россия – НАТО. Обращаясь к только что созданному Совету с приветствием, генеральный секретарь НАТО лорд Робертсон отметил, что возможностей Совместного постоянного совета «просто было недостаточно» и «потребовался новый, более качественный тип взаимоотношений». Если Совместный постоянный совет работал в формате «19 плюс 1», то есть Россия встречалась с НАТО уже после того, как альянс принимал решения по вопросам, представлявшим взаимный интерес, то Совет НАТО – Россия, как предполагалось, перейдет на формат «двадцатки». Это означало, что Россия сможет озвучивать свое мнение до того, как НАТО примет коллективное решение, и что НАТО, как предполагалось, будет принимать в расчет мнение России. Это, впрочем, не развеяло подозрения российской стороны, что Совет НАТО – Россия в вопросах первостепенной важности по-прежнему работает по формуле «19 плюс 1». В реальности Совет НАТО – Россия представлял собой обновленную версию СПС и, как предполагалось, должен был действовать на основе консенсуса, тогда как перечень областей для сотрудничества оставался тем же, что и при Совместном постоянном совете, – борьба с терроризмом, реагирование на стихийные бедствия и катастрофы, нераспространение ядерного оружия, контроль над вооружениями, ракеты средней дальности, поисково-спасательные операции на море, сотрудничество в военной области, чрезвычайные ситуации гражданского характера и новые угрозы. На Римском саммите риторика руководства НАТО – да и президента Путина – отражала воодушевление, да и разговоров о новых начинаниях тоже хватало {220}.