Россия и Китай. Две твердыни. Прошлое, настоящее, перспективы - Олег Матвейчев Страница 3

Юань Жан был весьма пожилым человеком, не лишенным эксцентричности в своих поступках. Однажды, узнав о смерти матери Юаня, Конфуций пришел выразить ему свое соболезнование и обнаружил старика сидящим на гробе своей матери и распевающим песни. Кун сделал вид, что ничего не видел и молча удалился.

Что получается? Веселясь над прахом своей матери, Юань нарушал святая святых конфуцианской морали – почитание родителей, и Конфуций оставил его поступок безнаказанным. И совсем другая реакция со стороны учителя последовала, когда он увидел знакомого в варварской позе. Конфуций показал, что уподобление и — куда более страшное преступление.

По словам Леонарда Переломова, «это был один из памятных уроков восприятия чувства этнической обособленности хуа ся, возвышения их над своими этически неполноценными соседями ^[13]».

Сознание нравственного, культурного превосходства хуа ся над своими соседями являлось моральным оправданием, а также обоснованием идеи обособленности китайцев, их права на духовное превосходство над всей окружавшей их ойкуменой. Логическим следствием этой идеи явилась доктрина о мессианской роли Китая, его духовной обязанности просвещения своих соседей. При этом теоретики конфуцианства не допускали и мысли о возможности обратного процесса, процесса взаимообогащения разных культур.

В III веке до н. э. с расширением внешних контактов «срединных царств» их правители и бюрократия начинали понимать, что соседи обладают некоторыми достижениями, особенно в военном деле, которые были бы небесполезны и им самим. Жизнь поставила перед ними проблему заимствования у северных кочевников искусства массового ведения конного боя, «варварского» оружия, а также одежды – штанов и укороченного халата, которые до этого китайцы никогда не носили. Именно по этому поводу начались серьезные разногласия между представителями двух основных этико-политических школ – конфуцианства и легизма. Если для последователей учителя Куна главным было слепое следование древности с ее чисто внешними атрибутами (вспомним, как Конфуций боялся заимствования «варварской» одежды и манеры сидеть), то у легистов во главе угла всегда стояла выгода. В отличие от конфуцианцев, настаивавших на жесткой позиции по отношению к «варварам», легисты были сторонниками более гибкого и рационального толкования действующей и признаваемой ими политической схемы «мы – они». Они привносили в ее толкование элементы прагматизма, исходя из нужд страны; принцип «выгодности, полезности» должен был играть активную роль во внешней политике «срединных царств», особенно в общении с «варварами».

Легистской идеей активного заимствования заграничных достижений при сохранении китайской самобытности жители Поднебесной руководствовались и в общении с европейцами, которых они «открыли» для себя по историческим меркам довольно поздно.

Древнейшие сведения о непосредственных контактах Китая с европейцами приводит историк Луций Анней Флор. По его сообщению, после победы римлян над Парфией в 39 г. до н. э. все народы на Земле признали Рим владыкой мира и послали ко двору Октавиана Августа своих послов с богатыми дарами. В числе прочих прибыли серы, проведшие в дороге четыре года; уже цвет их кожи указывал на то, что они пришли из другого мира (Flor. II, 34, 62) ^[14].

Великий шелковый путь, I в. н. э.

Серами римляне называли китайцев, а серской тканью — шелк, с которым римляне познакомились еще до первых контактов с жителями Поднебесной – через парфян, возивших ткань по Шелковому пути. Шелк ценился на Западе в несколько раз дороже золота, а о происхождении его европейцы имели довольно фантастические представления – они были уверены, что шелковые волокна вычесываются из коры или листьев особых деревьев (Verg. Georg. II, 121; Strab. XV, 1, 20).

Шелковый путь, связывающий Китай со странами Центральной Азии и Индией, а позднее – и с Ближним Востоком, Средиземноморьем, Кавказом, Северным Причерноморьем и Поволжьем, был проложен во II в. до н. э., что стало возможным благодаря разгрому гуннов императором Уди в 115 г. до н. э. (эти воинственные кочевые племена были одной из причин изоляции Китая, блокируя его с Севера и Запада).

Великий шелковый путь сыграл большую роль в развитии экономических и культурных связей народов на огромном пространстве от Тихого до Атлантического океанов и послужил проводником распространения технологий и инноваций. При этом почти все технологии распространялись из Китая на запад, а не в противоположном направлении.

Великий шелковый путь сыграл большую роль в развитии экономических и культурных связей народов на огромном пространстве от Тихого до Атлантического океанов и послужил проводником распространения технологий и инноваций. При этом почти все технологии распространялись из Китая на запад, а не в противоположном направлении.

В середине I в. до н. э. в связи с открытием Гиппалом использования муссонов для плавания через открытый океан была налажена морская связь Рима с Индией. От индийцев римляне впервые узнали о Китае – стране, лежащей по ту сторону Эритрейского моря, т. е. Индийского океана. Начавшие морские сношения с Китаем еще во времена династии Цинь (255–206 гг. до н. э.), индийцы называли китайцев сына, это название и переняли у них римляне. Интересно, что китайцы относили название «Чина», или «Махачина» («Дацинь», «Великая Чина»), к Римской империи, также основываясь на неверно понятых словах индийцев.

Во времена Птолемея европейцы считали Китай двумя разными государствами, которые они называли страной серов и страной синов.

Таким образом, для китайцев в Европе существовало два понятия – сины и серы. И они отнюдь не были синонимами. Серы населяли северную часть Китая, о которой греки и римляне узнали со стороны материка (т. е. по Великому шелковому пути). Сины проживали в южной части Китая, о которой греки и римляне узнали по морскому пути с юго-востока, со стороны Индии. Эта путаница, зафиксированная в трудах Клавдия Птолемея, сохранялась в европейских источниках в течение столетий, вплоть до эпохи Возрождения.

Согласно Государственным летописям Восточной Ханьской династии «Хоуханьшу», первыми римскими подданными, посетившими китайскую столицу, были некие музыканты и жонглеры, в 120 г. прибывшие в Лоян ко двору Сына Неба. «Они знали заклинания, умели изрыгать огонь, связывать свои члены и сами их освобождать, переставлять головы у коров и лошадей и танцевать с тысячами шаров» ^[15], – восхищался безымянный придворный летописец.