Освободитель - Виктор Суворов Страница 3

Партия — наш рулевой…

Центральный Комитет партии принял решение резко поднять производство сельскохозяйственной продукции. Много умных голов думали над тем, как решения партии в жизнь претворить. Думал над этим и первый секретарь нашего обкома. А вместе с ним думали и вторые секретари, думали третьи секретари, думали советники, консультанты, референты.

Правду говоря, задача пустяковая. Климат у нас что в твоей Франции. Черноземы у нас метровые. Жирные черноземы — хоть на хлеб мажь вместо масла. Тракторов по нашим колхозам не считано, а агрономов и того более. Да вот беда — нет нам проку от рекордных урожаев! Ничего нам от тех рекордов не перепадает! Согласись, что по-другому и быть не может. Если нам за наш труд хотя бы по десять процентов произведенного нами выдавали, то мы мигом все разбогатели бы. Мы бы стали богаче тех чиновников, что инструкции нам пишут. А ведь это неравенство, несправедливость социальная. А еще, если нам и вправду по десять процентов перепадало бы, мы бы страну хлебом завалили — перепроизводство получилось бы. Нет, лучше недоесть, чем переесть. Поэтому партия решила сельскохозяйственное производство резко увеличить, но так, чтобы мы, крестьяне, в этом не были заинтересованы.

Долго думал наш обкомовский секретарь. Наконец придумал. А может, кто подсказал ему: «Удобрения!»

Что ж, дело хорошее. Решили на местном химкомбинате увеличить производство удобрений. Комбинат продукцию государству сдает, но если вскрыть резервы, если экономить сырье и энергию, если работать ударно, если на трудовую вахту встать, то… На химкомбинате митинг собрали. Трубачи щеки раздувают, трубы медью отливают, сверкают, ветер красный кумач полощет, рабочий класс речи говорит. Сказано — сделано. Всю зиму экономили. А 22 апреля вышли на трудовой субботник и произвели тысячи тонн удобрений из сырья сбереженного. Решением митинга все эти драгоценные тонны окрестным колхозам бесплатно передавались. Пусть будет урожай! Пусть расцветает наша Родина, как вешний сад. Опять оркестр гимны играл, опять речи говорили. Столичные корреспонденты с аппаратами суетились, а вечером о нашем химкомбинате в последних известиях по радио говорили, по телевизору показывали. Секретарь обкомовский рапорт посылал, а его газеты хвалили и всем настоятельно советовали опыт передовой перенимать. Все химкомбинаты по стране торжественно клялись тоже за экономию взяться и на сбереженном сырье урожай повышать.

Кончились трудовые праздники — за ними будни пошли. Утром с химкомбината прямо в обком позвонили: что с удобрениями делать? Все резервуары заполнены сверхплановой продукцией. Если ее немедленно не забрать, то комбинат остановится. Его, как корову, вовремя доить положено. Остановить производство нельзя — за это не премируют. Отдать сверхплановую продукцию государству тоже нельзя — для ее вывоза железнодорожных цистерн не запланировано. А на комбинат тем временем все новое сырье идет — куда его девать?

Из обкома в райкомы позвонили, а оттуда в правления колхозов: принимайте подарочек, да побыстрее.

Весть о том, что нашему колхозу бесплатно отвалили 150 тонн жидких удобрений, председателя нашего не обрадовала, не развеселила. Забрать подарок в двадцать четыре часа приказано. А у нас в колхозе семнадцать машин, да только три из них с цистернами. В одной из них молоко возили, в другой — воду. Для перевозки удобрений они как-то не подходили. Оставалась только одна цистерна — та, что для бензина. То была совсем старая машина, ГАЗ-51, того выпуска, когда двери кабины не железными делали — деревянными, из фанерок. До города 73 километра. Учитывая состояние наших дорог, это означало пять часов туда и пять часов обратно. В бочку только полторы тонны вмещалось. А водителем той машины был я.

— Слушай, Витька, — говорит председатель. — Если ты не будешь спать 24 часа, если батареи в твоей развалюхе не сядут, если радиатор не разорвет паром, если не заклинит коробку передач, если ты не засядешь в грязи, то ты за сутки сделаешь два рейса и привезешь три тонны. Но тебе за 24 часа нужно совершить не два рейса, а сто!

— Понятно, — сказал я.

— Это не все, — говорит он. — У нас с бензином проблема. На три рейса я тебе бензина, конечно, дам, а остальные девяносто семь делай как знаешь. Хоть жопой толкай свой грузовик.

— Понятно, — сказал я.

— На тебя, Витька, надежда. Не сделаешь сто рейсов — меня с председателей снимут.

Это я знал. Председателя нашего мы все не любили. Он это знал. Но если его снимут, то пришлют еще худшего. Этого мы не желали. Он и это знал.

— Все ясно?

— Нет, не все. Допустим, я сделаю сто рейсов… без горючего, куда эти самые удобрения девать?

Председатель окинул широкий колхозный двор озадаченным взглядом. Действительно, куда? Ленина угораздило в апреле родиться, оттого сверхплановую продукцию производят на ленинских субботниках именно в апреле. Когда эти самые удобрения в землю вносить, мы точно не знали, но, во всяком случае, не в апреле. Где же их тогда хранить? 150 тонн вонючей ядовитой жидкости?

— Вот что, — говорит председатель, — дуй поскорее в город да смотри, что люди делать будут. Партия ведь не нам одним такую головоломку задала. Другие колхозы ту же проблему на повестке дня имеют. Смотри, что люди делать будут, то и ты делай. Найдется же в нашей области голова светлая, которая разгадку придумает. У нас народ талантливый. Успехов тебе, и без победы не возвращайся. Без твоей победы мне голову свернут, а я тебе голову сверну. В этом не сомневайся.

А разве я сомневался?

* * *

Очередь у комбината длинная. Машины всяких марок, всяких цветов. Одно их роднит — потрепанные все как на подбор. Я колхозные машины за версту узнаю. Они вроде как нищие инвалиды, в толпе выделяются. А тут целое сборище нищих. И ЗИЛы, и их предшественники сталинские ЗИСы; у кого на моторе написано «Автозавод им. Молотова», а у кого просто «Горьковский автозавод». Но грязные все. Работа споро идет. Тонны вливают в наши бочки сноровисто, и оттого очередь быстро движется. Только вот чудеса: только что машина-инвалид под погрузкой была, а глядишь, она уже успела обернуться и уж в хвосте очереди пристроилась. Вроде и крыльев у нее нет. Что за прыть? Что за скорости? Или дорогу им необычную вымостили? Как ее ни мости, а и до ближайших колхозов за десять минут все равно не управишься.

Тут и моя очередь подошла. Бак в две минуты мне до краев заполнили. Учетчик моему родному колхозу первые полторы тонны записал. Вывел я машину за ворота, но не в свой колхоз еду — пристроился за бензовозом, что впереди меня был. Что он делать будет, то и я повторю. А делает он то, что все другие делают: от ворот комбината влево да вниз к берегу Днепра, трубу в речку сбросил да удобрения туда и спустил. Я точно так же поступил. И все вокруг тоже. Так и пошло. Десятки рейсов, сотни машин, тысячи тонн. А по воде огромное пятно расплывается, на солнце блестит, как золото. А рыбы-то сколько! Как же Днепр рыбой богат! От края до края сомы пудовые, да щуки остромордые, да лещи жирные. Все они на поверхность всплыли, да белыми брюшками кверху. Если бы не химия, так и не знали бы мы, как наши реки богаты! А тут смотри, любуйся. Да только некогда нам любоваться. Работа не терпит.