Заметки пожилого человека - Евгений Сатановский Страница 29

Маньяки есть, но их мало. Асоциальный элемент безжалостно отправляется за сто первый километр. Религия допускается в гомеопатических дозах: никаких погромов, преследований одних верующих другими и прочих безобразий. Максимально оберегаются от неё подростки, а про детей и речи нет. Национальная дискриминация не приветствуется – по крайней мере в официальном поле. Хотя многие знают, что никто никого в стране особо не любит и анекдоты с национальным подтекстом друг про друга рассказывают. С другой стороны, женят детей. А общих внуков поневоле любят, по крайней мере нормальные люди. Но интернационализм как часть базовой идеологии, на которой стоит страна, не оспаривается никем. Национализм есть, особенно в низах и, парадоксальным образом, в кругах творческой интеллигенции. Сольются в едином порыве они только после распада Союза и крови в попытках выстроить каждый собственный национальный очаг, без «инородцев», прольют достаточно. Но это потом. А пока партийное и советское начальство ведёт себя прилично, госбезопасность националистов выявляет и предупреждает, теракты и демонстрации пресекаются… Спокойная жизнь.

Бизнеса как понятия не существует. Теневики, барыги, фарцовщики и спекулянты есть. Частная собственность – рудимент. Свои дома есть у некоторой части народа в провинциях. В столицах максимум, на что можно рассчитывать, кооперативная квартира. Собственность на землю понятие теоретическое. То есть если ты колхозник или член дачного кооператива, она у тебя вроде как есть. Но что с ней делать… Можешь посадить на личном участке лес для последующей вырубки и продажи? Выкопать пруд и развести карпов или толстолобиков – опять же ради извлечения дохода не на колхоз, а персонально для себя? Завести стадо коров – своё собственное? То есть стать фермером в американском, канадском или австралийском смысле этого слова? Да хоть и в шведском… Не можешь. И, кстати, до сих пор с этим большой вопрос. Теоретически – пожалуйста. На деле латифундистам все дороги открыты и в торговые сети их продукцию пробивать не надо. С учётом того, что к властным институтам они близки, сами являются их частью, а некоторые родственники Большого Начальства, торговые сети их находят. То ли наследие советской власти. То ли капитализм у нас после неё настал такой. Дикий-предикий. Раньше такого не было. Но и еда в нормальном ассортименте и качественная была только на рынках…

Автор с детства помнит многочасовые очереди за продуктами в продовольственных всех типов и видов, в которых стоял. Поскольку закупки еды были на нём с того момента, как его в город можно было выпускать более или менее без опаски. И это в Москве! На Кутузовском – в нескольких остановках автобусов-троллейбусов от дома, где жили Брежнев и Андропов! Что до прочей страны… На студенческих практиках ему пришлось поездить по заводам Урала и российского Севера. Разница между Магнитогорском, Челябинском или Череповцом была оглушительной. Тем более в последний группа поехала после Венгрии. Полтора месяца «самого весёлого барака социалистического лагеря», как её тогда называли, забитого едой и напитками, которых в Союзе не было по определению, хотя венгерские консервы в стране были и котировались высоко. Как, впрочем, и болгарские или польские. Про югославскую консервированную ветчину в солоноватом желе можно и не вспоминать: расположенный на первом этаже подъезда чёрный ход столовой по блату позволял её изредка пробовать. Как и сырокопчёную колбасу, икру и осетрину с лососиной: неважно какой. Отец брал. Он в войну наголодался и положил зарок, что его дети смогут попробовать нормальную еду.

В 80-е с продуктами стало совсем кисло, так что в начале десятилетия хлеб в одни руки давали по два килограмма. На свадьбу автор его покупал с бумагами, удостоверявшими, что ему можно продать больше. А продукты для свадебного стола везли с проводниками со всего Союза. Помидоры из Ташкента. Карбонад, который никто в Москве отродясь не видел, из Днепропетровска. Прочее отовсюду, где жили родственники и друзья, в «хлебных» краях. Сегодня стол собрать можно за день, если не заморачиваться с рестораном. Тогда это была воинская операция. И это было ещё ничего: под конец советской власти в Москве начали исчезать яйца, молочные продукты и сгущёнка – под Новый год. Откуда всё взялось, когда в стране завелись частники, для автора вопрос, ответа на который он до сих пор не имеет. Можно полагать это чудом. Хотя почему нельзя было разрешить всё, что можно, производить в домашних условиях и в рамках кооперативов годов с 50-х, не пытаясь натужно изобразить движение к коммунизму, объяснить ему никто не сможет. Не для его ума выверты. Благо за границу за примером ездить было не надо и тогда.

Витаминами семью удавалось обеспечить два раза в год. Летом отец сажал всех на поезд и вёз к морю, в Одессу. Обратно купе забивалось ящиками с фруктами и овощами. Вкусными, по московским ценам очень дешёвыми и такого качества, которого в столичной торговле не бывало. Ну, может, в спецраспределителях и продовольственных пайках для партийного и прочего начальства они были, но папа туда не рвался. То, что он был ведущим изобретателем главного проектного металлургического института страны, радовало, но права на льготы не давало. Так что спасибо, что за изобретения он выбивал те деньги, которые выбивал, и семья могла на них съездить в отпуск. Для справки: за его патенты СССР выручил почти пятьдесят миллионов старых, «тяжёлых» долларов с конца 50-х до начала 80-х годов. После чего он умер, не дожив до пенсии, так что платить перестали. На руки он получил за всё это время около двадцати тысяч рублей и под конец, когда стало можно, столько же чеками, на которые можно было отовариться в «Берёзках». Телевизор купить или кассетный магнитофон… Кто в курсе инфляции доллара и его реального соотношения с рублём, может сравнить.

Возвращаясь к продуктам питания: к Новому году папа ездил в Ташкент, где жил в войну в эвакуации. Там остались родственники и был похоронен дед, которого туда довезли с фронта умирать. Из Ташкента он загружался как вьючный мул, распихивая заготовленные порции местных фруктов-овощей, лепёшек и самсы в коробках по тем пассажирам, у которых кроме ручной клади ничего с собой не было. Тогда это допускалось, в СССР с продовольствием и потребительскими товарами было плохо, но терроризма не было. Да и в мире в целом с ним было куда спокойней, чем в нынешние, отмеченные демократией и глобализацией времена. В белую от снега Москву доезжали виноград, курага, зелёная маргеланская редька, помидоры «бычье сердце» всех степеней зрелости – чтобы поспевали, лёжа между газетами, под шкафами, и многое из того, чего в те годы никто в городе не видел. Разве что в ресторане «Узбекистан», а кто тогда ходил по ресторанам? Ну и на работе давали продуктовые наборы к праздникам. Гречка, сгущёнка. Иногда банка лосося или шпрот. Что достанется. Семейным и возрастным побольше. Молодёжи поменьше. Не до жиру. Хотя происходило это в Москве, столице тогда ещё социалистической родины.

Назад в СССР… Можно вспомнить. Те же поездки за границу. По разнарядке в соцстраны – было такое понятие. Для директора, председателя профкома, секретаря парткома и прочего начальства – норма. Польша, Болгария. Особо выдающиеся представители рабочего класса и трудового крестьянства, а также творческой интеллигенции могли рассчитывать на Чехию, Венгрию и ГДР. Совсем высокое начальство на Югославию, которая была почти Западом. О том, чтобы поехать в страны западные – если не в Совморфлоте и не с театром на гастроли, или с партийной делегацией высокого уровня… Опять же, комиссии – не только в родном коллективе. Райкома, обкома, а то и ЦК. Старые, неизвестно почему сидящие там люди рассматривают твой моральный облик и послужной список, задают коварные, а чаще глупые вопросы и решают, достоин ты увидеть мир или нет. То есть живёшь в огромной зоне, размером в одну шестую часть земного шара. Расконвоированным. Но осадок неприятный. И не то, чтобы хотелось до смерти или понятно было, зачем тебе туда надо. Просто любопытно и досадно, что всем им к нам можно, а нам к ним чёрта с два. Как будто мы тут все заразные.