Реакция Путина. Что такое хорошо и что такое плохо - Олег Кашин Страница 27

Каждый такой флешбэк — неприятное и обидное воспоминание о 2010, или 2009, или 2008 годе, когда очень хотелось верить, что никакие личные обязательства Медведева перед Путиным не смогут оказаться сильнее естественных законов истории. Анна Иоанновна рвет «Кондиции». Александр I обещает, что все будет, как при бабушке. Верный ленинец Сталин расстреливает ленинскую гвардию, а верный сталинец Хрущев проводит ХХ съезд. Ну, и опыт Горбачева, разумеется: знаю людей, которые вспоминали, что даже не в апреле, а в марте 1985 года, прямо на похоронах Черненко, когда Горбачев назвал высшей ценностью человеческую жизнь, поняли, что он обязательно всю эту систему развалит к чертовой матери. А один мой, ныне покойный, знакомый говорил, что понял все про Горбачева еще осенью 1984 года, когда тот во время визита в Лондон не поехал возлагать венок к могиле Маркса.

Конечно, это все были позднейшие аберрации — и про похороны Черненко, и про могилу Маркса. Когда все уже свершилось, легко подверстать любое воспоминание, действительное или выдуманное, под то, что случилось на самом деле. Стал бы Горбачев новым Брежневым, никто бы ничего такого про него не вспоминал.

Но в том-то и секрет, что никаким новым Брежневым Горбачев не стал бы, даже если бы захотел. Потому что история, потому что естественный ход событий, который сильнее любого человеческого фактора. Один мой умный товарищ вывел тогда симпатичную теорию постсоветской эволюции: вот был африканский царек Ельцин, его сменил латиноамериканский вождь Путин, а Медведев — это уже что-то восточноевропейское, как минимум румынское, и прогресс в этом смысле был очевиден. Мы умные, мы знали и про Анну Иоанновну с «Кондициями», и про Горбачева с могилой Маркса. Поэтому мы и про Медведева все, конечно, заранее знали.

Вообще слово «мы», конечно, плохое, лучше говорить за себя — в своем интервью Зыгарю, Пивоварову и прочим Медведев сказал, что я, то есть Олег Кашин, «довольно энергично критиковал президента и правительство». Это неправда. Я понимаю, что тут нечем особенно гордиться, но президента Медведева я не критиковал никогда. Зато много писал вот обо всем об этом; ну, не о «сигналах», конечно, как Юргенс с Гонтмахером — два главных провозвестника медведевской модернизации, а о неизбежности раскола тандема, о том, что Медведев с Путиным из разных поколений, и что Путин рос во дворе в пятидесятые, а Медведев — в профессорской семье при Брежневе, и носил такую же синюю школьную форму, что и я, и мама давала ему с собой в школу яблоко, ну и так далее — этот набор видимых отличий известен всем наизусть. Когда в октябре 2010 года я ходил на встречу Медведева с рок-музыкантами, он говорил, что, в отличие от известно кого, он знает, кто такой Шевчук, — и вообще-то это те же самые слова, которые он произнес и сейчас, после этого интервью, только вместо Шевчука теперь — «весь лимит опозданий». А остальное все до деталей так же — тогда тоже эти слова произносились не для цитирования, а потом тоже совершенно случайно ролик про Шевчука появился на YouTube, только вместо Russia Today его случайно выложило РИА «Новости».

Рукописи и кэш «Яндекса» не горят, поэтому я выглядел бы совсем глупо, если бы стал сейчас скрывать, что три-четыре года назад я был нормальным промедведевским автором, который натурально надеялся на то, что завтра или, в крайнем случае, послезавтра наш новый президент начнет свою перестройку, которая приведет нас сначала из Латинской Америки в Румынию, а потом, чем черт не шутит, во что-нибудь еще более симпатичное. Я в это действительно верил.

Не могу сказать, что я был в этом смысле одинок. 2010 год — я не помню в нем каких-то особенно ярко выраженных революционеров из тех, кого встречу потом на Болотной. Навальный — знаменитый миноритарий госкорпораций, пишет в ЖЖ посты про воровство и уезжает учиться в Америку. Собчак вообще ведет «Дом-2». Телеканал «Дождь», в том году как раз и запустившийся, чередует свои новостные выпуски с оптимистическими сюжетами про «Сколково». Самый радикальный политический протест того года направлен всего лишь против мэра Химок Владимира Стрельченко — если это не «теория малых дел», то что же тогда считать малыми делами?

К весне 2011 года ожидание перестройки уже выглядело пошловато. По поводу очередной пресс-конференции Медведева ходят слухи, что на ней он объявит о своем втором сроке, а, может быть, не только о нем. Он не объявляет, и журналист Владимир Федорин пишет о Медведеве невероятно по тем временам жестокий текст, озаглавленный «Пустое место». Пройдет четыре месяца, и случится 24 сентября — действительно главный политический день 2011 года. Скапливавшиеся по миллиграмму на протяжении трех с половиной лет ожидания по поводу Медведева официально превратились в труху. Люди вышли на улицы после выборов Госдумы только потому, что эти выборы оказались ближайшим по времени к 24 сентября формально важным политическим событием. Не было бы выборов, случилось бы что-нибудь другое. Болотная была предопределена именно 24 сентября и именно в том виде, в каком мы ее знаем, — когда мирные обыватели, в страшном сне не представляющие себе, что такое автозак, и совершенно не готовые прорывать омоновские цепи, собираются на самой бессмысленной площади центра Москвы и не решаются даже сказать вслух, что дело совсем не в выборах.