Апдейт консерватизма - Леонид Ионин Страница 27

Аналогичную политику французского Национального собрания после революции Эдмунд Берк называл «геометрической политикой». Собрание полагало, писал он, что в результате «геометрической» политики любые местные идеи будут отвергнуты и люди перестанут быть, как раньше, гасконцами, пикардийцами, бретонцами, но будут только французами, с одной страной, одним центром, одним собранием. На самом деле «… это приведет к тому, что население отдельных районов в очень скором времени утратит чувство принадлежности к стране» [53].

Как бы дело ни развивалось во Франции (а там Реставрация восстановила унитарное государство), в Советском Союзе формирование чувства принадлежности к стране с самого начала приняло двоякий характер. С одной стороны, казалась успешно реализуемой программа создания единой нации, точнее единого советского народа из десятков народов и народностей, обитавших на огромной территории страны. Тому были две причины. Первая — достаточно фиктивный характер советского федерализма. По сути дела, Советский Союз был унитарным государством, а составлявшие его союзные республики, хотя номинально представляли собой субъекты Федерации, фактически все управлялись из Москвы. Они обладали минимумом самостоятельности в решении важных вопросов, а их руководящие структуры выполняли в значительной мере функции передачи властных импульсов из центра населению самих этих республик. Вторая и очень важная причина состояла в том, что земля была изъята как из коммерческого оборота, так и из любого рода национальной, традиционно-семейной и любой другой партикулярной принадлежности и целиком передана в собственность государства, став субстратом формирования единого советского народа. Совершенно в социалистическом абстрактно-прогрессистском духе она была унифицирована и превращена в абстрактную сущность. Но, с другой стороны, номинальные субъекты, образовавшие Советский Союз, сохранили свои национальнокультурные идентификации и — что необычайно важно — свои национальные территории, даже в целом ряде случаев значительно их прирастив (Украина, Казахстан). Поэтому, когда в конце 1990-х годов государство начало рушиться, трещины побежали именно по границам республик, где, как оказалось, живут совершенно разные народы, а вовсе не единый советский народ. И у каждого из них есть своя земля, с которой они себя отождествляют. Таким образом, в отношении советской власти к земле проявлялись элементы как консервативного, так и либерально-демократического мировоззрения. И парадоксальным образом в ходе либерально-демократической революции победило консервативное отношение к земле. Все вновь образовавшиеся на территории бывшего Советского Союза государства, за исключением России, представляют собой унитарные государства и не склонны к геометрической политике, грозящей им распадом.

В России же отношение к земле и территории пережило за последние советские и постсоветские годы определенную эволюцию. Сначала так называемые демократические преобразования оказались направлены на ликвидацию любого проявления консерватизма: отношение к земле проходит новую стадию либерализации и рационализации, как в хозяйственном, так и в идейно-политическом отношении. Отделение республик всячески приветствуется, их попытки вступить в более тесные отношения с Россией (например, предложения создания Евразийского Союза) отвергаются на том основании, что России-де не нужны больше нахлебники. При этом, несмотря на стремление новых властей идентифицироваться не с Советским Союзом, а с Российской империей, происходит отрицание ее экспансионистской природы и бессовестное проматывание нажитого российскими поколениями культурного, идейного и территориального багажа. То же самое имеет место и внутри России — раздача суверенитетов субъектам Федерации.

Параллельно с этим происходит постепенное съеживание территорий, воспринимаемых как Россия, до территорий, имеющих очевидную хозяйственную функцию. Ценность национальной территории как таковой и ее связь с нацией и ее историей либералам непонятна. Неоднократно высказывается мнение о том, что фактически Россия есть европейская ее часть плюс узкая полоска земли вдоль Транссибирской магистрали, то есть территория страны отождествляется с ее экономической функцией. Было принято и одно время действовало (1993–1994 гг.) решение о вахтовом методе освоения Севера, в результате чего пустели северные города и разрушалась существующая с советских времен инфраструктура. Это было крайне опасное решение. Неумение ценить землю как таковую ослабляет государственный суверенитет. Впоследствии эти резкие проявления либерального пренебрежения ролью территорий в государственной и национальной жизни сгладились, на место неумеренного оптимизма в отношении близких и дальних друзей пришли более реалистические оценки, стала восприниматься связь суверенитета с землей. Но решающего изменения здесь не произошло. В своем отношении к постсоветским государствам и к немногим, но острым территориальным проблемам Россия остается политкорректным государством, молчащим о своих хворях и обращающимся с неравными ей как с равными. Россия вступила на зыбкую почву политкорректности, не осознавая, что самое ее существование как государства (Российская империя, а потом Советский Союз) изначально и сущностно обусловлено консервативным отношением к земле и территории. Россия ведет себя так, как будто она уже не империя, а какая-нибудь Московская демократическая республика, привольно раскинувшаяся в пределах Среднерусской возвышенности. Какие последствия политкорректная международная политика может иметь для страны, обсудим далее.