Новая Россия. Какое будущее нам предстоит построить - Михаил Делягин Страница 26

Самым важным парадоксом информационных технологий представляется в настоящее время то, что мир на глазах становится менее познаваемым (что выражается в том числе в почти всеобщем восторге от теории «черного лебедя», являющейся не более чем художественным признанием этого). Познаваемость мира снижается прежде всего из-за нарастания огромного и продолжающего неумолимо расширяться массива обратных связей, заслоняющих собой предмет рассмотрения, а также превращения в основное занятие человечества изменения не окружающего мира, а собственного сознания.

Снижение познаваемости мира представляется в настоящее время ключевым выражением архаизации человечества, грозным признаком завершения пережитого человеческой цивилизацией (хотя и очень протяженного) линейного участка спирали общественного прогресса. В самом деле, технологический прогресс сам по себе еще в целом продолжается, но уже ведет к регрессу, а не к прогрессу в важнейшей для большинства людей социальной сфере. Даже не полномасштабное осознание, а всего лишь неосмысленное ощущение этого кардинального изменения привычного нам мира с неизбежностью ведет к соответствующему разрушению всей привычной нам и кажущейся единственно верной и рациональной прогрессистской в своей основе системы мировоззрения.

К чему мы придем, какие социальные рефлексы пробудим столь глубоким изменением перспектив нашего развития, длительным исчезновением привычных перспектив «светлого будущего», искривлением привычного линейного исторического времени, а то и полным сворачиванием его в диалектическую спираль, раньше применявшуюся только к «проклятому и навсегда изжитому» прошлому, в настоящее время остается совершенно непонятным. При этом смутно предощущаемые перспективы таковы, что никакого желания совершать необходимые интеллектуальные и организационные усилия для выявления пока скрытого от нас «дивного нового мира» неумолимо наступающего будущего в современном мире не наблюдается.

Между тем становится все более понятным и очевидным тот факт, что наглядное снижение познаваемости мира (равно как и изменение предмета труда человечества, уже не требующее максимума знаний о максимуме явлений) неизбежно снижает как социальную значимость знания, так и, соответственно, потребность в этом знании. Естественным и, как ни прискорбно, вполне закономерным следствием этого представляется до сих пор считаемое многими случайным, временным и легко устранимым отклонением катастрофическое вырождение науки в поддержание престижного для общества социального уклада. Соответственно, образование столь же неизбежно вырождается из средства подготовки для науки необходимых человеческих ресурсов в средневековый по своей сути и общественной функции инструмент обеспечения действенного социального контроля. Поэтому, к сожалению, Болонский процесс, ограничивающий доступ к высшему образованию и отбивающий расширением системы тестов у людей способность к мышлению как к таковому является, как это ни прискорбно, не случайностью и даже не реализацией эгоистичных корпоративных интересов сферы образования, а объективной закономерностью, с неизбежностью реализуемой в масштабах всего современного человечества.

В этой ситуации остается пугающе открытым вопрос даже не только о приращении новых, сколько о способности нашей цивилизации сохранить уже имеющуюся совокупность добытых человечеством знаний и наработанных им умений. Ведь в силу самой своей природы знание в принципе не может сколь-нибудь долго оставаться тайным: не будучи открытым для широких слоев интересующихся людей, постоянно ставящих его под сомнение, постоянно проверяющих и в итоге обновляющих и совершенствующих его, оно неминуемо умирает. Сделанное достоянием относительно узкого круга избранных, знание совершенно неизбежно вырождается из неустанного и самоотверженного поиска сияющей истины в заскорузлые ритуалы и суеверия, все более полно и последовательно отрицающие меняющуюся реальность. В силу изложенного узкие научные школы и обособленные учебные заведения, сохраняемые глобальной элитой в наивной надежде на длительное воспроизводство своего могущества, из-за самой своей изолированности обречены на гибель и вырождение точно так же, как многочисленные и разнообразные жреческие касты прошлого.

Наглядным проявлением остроты проблемы сохранения уже накопленного человечеством массива знаний и умений представляется отчаянная нехватка квалифицированных инженеров, переживаемая даже самыми развитыми странами. Это касается отнюдь не только США, в целом переориентировавшихся с производственных на социальные, информационные и финансовые технологии, но и Германии, притом что в ней профессия инженера традиционно была окружена исключительным общественным уважением.

Для мира само появление указанной проблемы означает вполне реальную угрозу технологической деградации и масштабных техногенных катастроф, способных (в случае утраты существенной части технологий жизнеобеспечения) привести даже к заметному сокращению численности населения нашей планеты.

Еще более существенную угрозу техногенных катастроф создаст и представляющееся сейчас практически неизбежным разделение глобального рынка на макрорегионы. Насколько можно судить, в ходе этого разделения многие возникающие макрорегионы (особенно с учетом естественного в условиях срыва в депрессию падения уровня жизни и в целом сжатия спроса) не будут обладать рынком достаточной емкости, позволяющим поддерживать многие из существующих сегодня и привычных нам технологий. Среди таких технологий, которые не смогут находить для своей продукции необходимого для их поддержания рыночного спроса, вполне могут оказаться и критически значимые технологии жизнеобеспечения.