Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин Страница 26

В истории не раз бывало, что некогда великие государства падали под натиском врагов или подвергались разграблению в результате нашествия варваров, но то, чтобы «страна — мировая держава, страна — хранительница величайшей культуры мирового уровня и науки, которые ставили ее в число первых двух или трех государств в мире», пала сама? «В истории нет ни одного подобного случая самоликвидации страны и культуры », — считает Дж. Кьеза [470]. Конечно, либеральные реформы в России проводились при идеологической и организационной поддержке Запада и прежде всего Америки. Мало того, она являлась абсолютным примером и непререкаемым авторитетом — победителем в холодной войне. Но все же опасения Запада ограничивали его прямое участие в реформах и приватизации в России, в итоге их результаты достались в основном новой российской «элите».

Описывая этот этап рыночных реформ в России, даже такой завзятый консерватор, не привыкший особо разбираться в средствах для достижения цели, как М. Тэтчер, отмечала: «в годы правления Горбачева и Ельцина власть основных институтов государства часто использовалась для обслуживания корыстных интересов финансовых олигархов, мафии и региональных начальников. В условиях последовавших хаоса и коррупции в проигрыше оказался российский народ, а сама Россия была унижена… Мои российские друзья говорят о необходимости «национализировать» Кремль еще раз после того, как он в течение долгого времени оставался «приватизированным» различными влиятельными силами » [471] .

По словам Дж. Стиглица, в результате реформ 1990-х гг. «Опустошение, в смысле потерь внутреннего брутто-продукта, превзошло те потери, которые Россия имела во Второй мировой войне… К настоящему же времени в России создана система капитализма для избранных, мафиозный капитализм, эрзац-капитализм. По уровню социального неравенства сегодняшняя Россия сравнима с самыми худшими в мире латиноамериканскими обществами, унаследовавшими полуфеодальную систему… ».

М. Тэтчер в конце 1990-х гг. дополняла: «Россия больна и в настоящее время, без преувеличения, умирает. Как заметил один эксперт: «Ни одна промышленно развитая страна еще не переживала столь сильного и длительного ухудшения состояния [здравоохранения [472] ] в мирное время » [473] .

Дж. Сорос назвал систему, сложившуюся в России в 1990-е годы, «грабительским капитализмом », который, по его мнению, «приведет к опустошению российской экономики» [474]. И это разграбление велось под лозунгами либерализации и демократизации. Неизбежная объективность и стихийность этого процесса была многократно катализирована радикализмом реформ, а целенаправленная деятельность его организаторов и вдохновителей невольно наводит на мысль о присутствии и некой осознанной силы. Той силы, по сути, «пятой колонны», об угрозе которой предупреждал еще В. Шульгин: «Существование этой силы, враждебной всякой власти и всякому созиданию, для меня несомненно… Мне кажется, что где дрогнет при каких-нибудь обстоятельствах Аппарат принуждения, там сейчас же жизнью овладеют бандиты… И можно себе представить, что наделают эти «объединенные «воры»…» [475]

Невольно складывается ощущение, что российские реформаторы в еще более грандиозных масштабах повторили польский опыт, говоря о котором известный польский министр Г. Колодко приходил к выводу: «Неолиберализм под прикрытием прекрасных лозунгов — от свободы через демократию к предпринимательству — превратился в инструмент перераспределения доходов в пользу элит за счет большинства. Неолиберализм используется как способ грабежа в гигантских масштабах» [476].

Дальнейшее продолжение эпохи дикого либерализма действительно грозило полным разорением и уничтожением страны. Настала пора «фиксировать прибыль». И в начале 2000-х гг. эволюция капитализма в России перешла на следующий этап своего развития. А. Чубайс образно описывал этот переход: «Мы долго падали, странно, что не переломали все кости. Потом чуть не утонули, но каким-то чудом оттолкнулись от дна и выбрались на берег…» [477]

У «чуда» было два источника: «манна небесная» в виде роста цен на нефть и приход В. Путина. Открытый беспредел и анархия первого десятилетия «реформ» были свернуты ценой удаления нескольких наиболее одиозных олигархов (из «семибанкирщины»), легализации (амнистирования) итогов приватизации и усиления вертикали власти.

…

Характер реформ начала 2000-х гг. во многом определялся влиянием новых могущественных сил, появившихся в 1990-е гг., подстегиваемых непримиримыми идеологами российского либералфундаментализма: «Владельцы компаний всех размеров формируют единый фронт для защиты своих интересов… позиция президента ясна, и менять ее он не собирается… на события могут повлиять только бизнесмены: замедление экономического роста, сопровождаемое бегством капитала», — угрожал министр экономики эпохи приватизации Е. Ясин в конце 2003 г. в ответ на арест одного из олигархов М. Ходорковского [478]. Последнего освободить не удалось, но государство в начале 2005 г. было вынуждено пойти на амнистию итогов приватизации [479] [480].

Не менее важная виктория была одержана и в другом вопросе: в начале XXI в. правительство попыталось упорядочить сбор налогов, уклонение от уплаты которых в 1990-е годы носило массовый характер. Бизнес ответил на попытку уходом в черный нал, теневой сектор и офшоры. И здесь либерально-олигархическая «общественность» вновь одержала полную победу над государством, сохранив свое решающее влияние на экономику страны, свидетельством этого стала налоговая реформа начала 2000-х гг.

В России ученики передовой неолиберальной мысли Ф. Хайека, М. Фридмана… далеко превзошли своих учителей: в России нет не то что прогрессивного, но вообще налога на наследство, налог на имущество является чисто символическим (и при этом оценивается не по рыночной, а по балансовой стоимости), и все это дополняется регрессивным подоходным налогом (включая социальные взносы). Характер российского типа либерализма определяется абсолютизацией российскими либералами принципа частного интереса, превратившегося в России в своеобразный вариант сильно упрощенного сверхамериканизма.

Государство, неспособное собрать налоги, уже давно бы рухнуло, Россию от краха спасают доходы от сырьевого экспорта. Но отсутствие прогрессивного перераспределения порождает две другие не менее грозные проблемы: рост социального неравенства и коррупции. Неуплата налогов по своей сути является просто другой формой выражения той же самой коррупции. Отказ от прогрессивной системы налогообложения фактически узаконивает эту форму «коррупции», а вместе с ней и привилегированное положение получателей высоких доходов. Видимо, не случайно на протяжении 2000-х гг. борьба с коррупцией носила большей частью чисто символический характер. В результате чиновники неявным образом, по сути, получали возможность отчасти «компенсировать» образовавшийся социальный разрыв.

Борьба с коррупцией активизируется в 2011-х гг., на фоне резкого увеличения оттока капиталов из страны, роста оппозиционных настроений и грядущих выборов в Государственную Думу и президента РФ. На следующий год отток дополнится замедлением темпов роста экономики, осложнением международной обстановки, и именно в этот период начнется ряд громких коррупционных дел, а в декабре 2012 г. будет принят Закон о контроле за расходами чиновников [481]. Тем не менее, статья 20-я Конвенции ООН против коррупции так и останется не ратифицированной. Однако дело не только в антикоррупционных законах и активности правоохранительных органов, существующие попытки борьбы с коррупцией не могут привести к успеху главным образом по другой причине.