Муссон. Индийский океан и будущее американской политики - Роберт Д. Каплан Страница 23

«Здесь жизнь идет в ногу с минувшим», – говорит о Дубае Тезигер, описывая нагих малышей, резвящихся на отмелях среди фелук, вооруженных бедуинов и «чернокожих рабов», кочевников-кашкайцев, носящих фески, и сомалийцев, чьи небольшие лодки только что приплыли из Адена. В Дубае Тезигер чувствовал себя неловко, будучи одет по-европейски [5]. Его повествование – урок: посмотрите, как быстро все может измениться.

Глубоководный порт, построенный китайцами, – с опрятными угловатыми сооружениями, новехонькими козловыми кранами и прочим грузоподъемным оборудованием – выглядел затаившимся в ожидании. Гвадар, способный принимать крупнейшие нефтеналивные суда, оставался безмолвным и пустым, ожидая, чтобы кто-то вынес решение в далекой пакистанской столице, Исламабаде. Мне показали макет предполагаемой обширной стройки: по городу протянутся усаженные деревьями бульвары, появится отель Marriott. «Возвращайтесь лет через десять или двадцать: это место будет выглядеть как Дубай. Вы не узнаете Гвадара», – уверял меня приехавший из Карачи бизнесмен. Однако гвадарский аэропорт оставался крошечным: не было даже багажного конвейера.

Казалось, там почти ничего не происходит – жизнь кипит разве что в таких местах, как рыбачья пристань. Я видел, как целые груды пойманной семги, форели, суповых черепах, креветок, обычных и полосатых окуней, сардин и скатов ссыпались в плетеные корзины и отправлялись на берег при помощи сложной системы блоков. Большую, уже уснувшую акулу и меч-рыбу таких же размеров тянули веревками в обширный вонючий сарай – оптовый рыбный рынок, полный сверкающей скользкой добычи, то и дело шлепавшейся на окровавленный цементный пол рядом с ворохами скатов-мант. Терпеливые ослики, запряженные в тележки, стояли наготове, чтобы развозить все эти рыбные горы по всем городским рынкам. Пока строительство порта и трубопроводов не вступило в новую фазу, рыболовство здесь было исконным и главным занятием. А пристань являла собой лишь часть общей картины.

Неподалеку, на песчаном прибрежье, строили и чинили фелуки. Одни рабочие-конопатчики голыми пальцами втирали эпоксидную смолу в деревянные кузова, заделывая швы, а другие отдыхали, неспешно курили, устроившись в тени, бок о бок с облезлыми собаками и кошками. Несмотря на разглагольствования о геополитическом «мозговом центре», нигде не виднелось ни генераторов тока, ни электрических дрелей. Умельцы-корабелы сверлили судовые кузова вручную, своеобразными лучковыми коловоротами – чудилось, человек водит смычком по струнам. Протрудившись два месяца, несколько человек способны построить 12-метровую рыбачью фелуку, служащую примерно 20 лет. Тиковое дерево, идущее на постройку, ввозят из Бирмы и Индонезии. Извне и изнутри в кузов такой фелуки втирают тресковый жир, делающий древесину водостойкой. Новые лодки спускают на воду в первый и пятнадцатый день каждого лунного цикла, пользуясь высокими приливами. Так жила Аравия до недавнего времени.

Седобородый, увенчанный тюрбаном белудж-корабел Ас-Салем Муса поведал, что фелуки строили и его отец, и дед. Он со вздохом вспоминал «вольные» времена оманского правления в Гвадаре, ибо «в те дни мы плавали по всему Персидскому заливу, не зная запретов». Муса глядел в будущее с надеждой и опаской: перемены могли еще больше урезать свободу белуджей, если бы пенджабцы и прочие цивилизованные пакистанцы хлынули в Гвадар и полностью завладели городом. «Им надеяться не на что, – сказал мне пакистанский чиновник из Исламабада. – Современность покончит с их привычной жизнью».

На крытом рынке, среди напрочь обветшавших лавок, где торговали чаем, пряностями и бакалеей и красовались пыльные кувшины, полные лежалых сладостей, я встречал немало бородатых стариков, носивших тюрбаны и сожалевших о старом добром времени, когда Гвадаром правил оманский султан (отец Кабуса, Саид ибн-Теймур) и город процветал под его рукой – каким бы отсталым ни считался Оман. У многих этих стариков двойное оманско-пакистанское подданство. Они проводили меня по сонным улицам, под навесами из мешковины, мимо щербатых и осыпающихся саманных фасадов, мимо костлявых, голодных коров и коз, жавшихся к тени старых развалившихся стен, – проводили к бывшему дворцу, маленькому и круглому, с выступающими деревянными балконами. Там султан останавливался во время редких визитов. Дворец был таким же, как и все прочее в Гвадаре: готовым рухнуть у вас на глазах. И сквозь любой просвет между строениями виднелось послеполуденное море – теперь оно выглядело ярко, почти неестественно зеленым.

На другом прибрежье мне предстало странное зрелище: ослики – мельчайшие изо всех когда-либо мной виданных – топали из воды на песок, волоча скрипучие тележки. Осликов погоняли мальчуганы, а тележки были доверху полны рыбой, выгруженной из лодок, покачивавшихся на волнах. Над каждой лодкой развевался черно-бело-желто-зеленый флаг Белуджистана. Крохотные ослики выходили прямо из моря! Гвадар был местом, где творились чудеса, волшебным зазеркальем, заповедником прошлого.

Словно для сопоставления, в нескольких километрах от городской черты, на просторе окружающих Гвадар пустошей, за оградами строительных площадок возникали новые промышленные зоны. Близ них виднелись поселки приезжих рабочих, ожидавших, когда же начнется строительство. «Только бы создать новый аэропорт! – сказал мне другой бизнесмен из Карачи. – А завершится следующая фаза создания портового комплекса – и вы увидите второе дубайское чудо». Но все, кто предрекал появление делового центра, сравнимого с Дубаем, упускали из виду одно важнейшее обстоятельство. Страны Персидского залива – и, в частности, Дубай – возглавлялись умными, умелыми и совершенно законными правительствами. И, поскольку править было нужно лишь городами-государствами, не вникая в дела внутренних областей, этим правительствам не были свойственны слабости, присущие режимам, владычившим в Пакистане, – военным и гражданским. В течение десятилетий пакистанские правители редко достигали успеха, мало того, население часто считало их настоящими узурпаторами. Вдобавок пакистанским владыкам нужно было управлять обширными горными областями и пустошами, где постоянно шли войны и вспыхивали мятежи.

Государства Персидского залива не появились в одночасье, не возникли ниоткуда. Их породило умелое правление в идеальных условиях – то самое, чего так отчаянно недоставало Пакистану.

Превратится Гвадар в узловую станцию нового «шелкового пути» или нет, всецело зависит от успеха Пакистана в борьбе за то, чтобы не стать государством, потерпевшим крах. Пакистан – «исламская бомба», страна, чьи северо-западные пограничные области кишат боевиками Талибана и Аль-Каиды, чьи города плохо пригодны для обитания, а территориально замкнутые народности – белуджи, синдхи, пенджабцы, пуштуны – вовеки не могли сплотиться на исламской основе. Пакистан уже привычно рассматривали как самое опасное государство мира – зародыш новой Югославии, обладающий ядерным оружием. Поэтому Гвадар сделался лакмусовой бумажкой не только в дорожном строительстве и прокладке трубопроводов; Гвадар – указательная стрелка стабильности во всем регионе Аравийского моря; то есть на половине пространства, занимаемого Индийским океаном и его побережьями. И, если бы Гвадар замедлил свое развитие, оставаясь тем, что западному гостю вроде меня казалось восхитительным рыбачьим городком, это значило бы: пакистанские дела обстоят еще более тревожно, чем предполагалось, и вот-вот скажутся на сопредельных странах.