Постдемократия - Колин Крауч Страница 22

В наши дни эти допущения становятся предметом серьезных сомнений; все более могущественное лобби деловых интересов задаются вопросами: почему об­щественные услуги и политика социального обеспе­чения не могут быть, подобно всему остальному, ис­пользованы для извлечения прибыли? Почему ком­мерческие рестораны и парикмахерские допустимы, а школы и службы здравоохранения — нет? Стоит ли нам бояться коммерциализации общественных услуг? И имеют ли дискуссии о приватизации какое-либо от­ношение к проблеме постдемократии? Все это требует серьезного рассмотрения.

Попытки сочетать сферу услуг, которые до сего момента оказывало преимущественно государство, с капиталистической практикой принимают самые разные формы: рынки в рамках госсектора; прива­тизация при полной рыночной свободе или в ее от­сутствие; выдача подрядов на крупные строительные проекты и на оказание услуг, порой в отсутствие при­ватизации либо рынков. Взаимосвязь между рынком и частной собственностью не столь однозначна, как принято считать. Несомненно, полная свобода рынка наряду с частной собственностью на экономические ресурсы создает условия для эталонного капитализ­ма, описанного в учебниках по экономике, и два этих критерия вполне сочетаются друг с другом. Однако вполне возможны и рынки без частной собственно­сти: ведомство, распоряжающееся коллективными ре­сурсами, может использовать систему цен и талонов с целью создания рынка для распределения этих ре­сурсов в рамках государственных или благотвори­тельных организаций. Такая идея стояла за многими реформами социальных услуг в 1980-х годах, особен-но в Великобритании, которые нередко предшест-вовали реальной приватизации. От госучреждений требовалось торговать услугами с другими организа­циями так, как если бы они находились в рыночных условиях, отказавшись от профессионально-коллеги­альной модели, прежде регулировавшей их взаимоот­ношения. В качестве важного примера можно упомя­нуть внутренний рынок, созданный в рамках Нацио­нальной службы здравоохранения.

Для обозначения всех этих практик мы будем поль­зоваться обобщенным термином «коммерциализа­ция», поскольку каждая из них строится на идее о том, что качество общественных услуг возрастет, если су­ществующие практики и этос государственной служ­бы будут частично заменены практиками и этосами, типичными для коммерческого сектора. Такой тер­мин более точен, чем «маркетизация», поскольку ряд из происходящих сейчас процессов ведет к искаже­нию рынка вместо его очищения. Кроме того, «ком­мерциализация»— более общий термин по сравнению с «приватизацией», поскольку та,строго говоря,отно­сится только к передаче тех или иных активов в дру­гие руки.

Величайшие достижения капитализма и его гос­подство связаны с индустриализацией. Созданная последней возможность массового производства по­требительских товаров привела к раскручиванию спирали инвестиций в заводы и оборудование, про­изводства и продажи товаров и дальнейшего инве­стирования прибыли от этой продажи: этот механизм и стал основой богатства и процветания XIX-XX ве­ков. Но капитализм расширяет свои рамки, не только создавая новые товары и производственные методы, но и энергично распространяясь на все новые и новые сферы жизни. Посредством процесса, известного как коммодификация, человеческая деятельность, про­исходящая вне рамок рынка и системы накопления, втягивается в их пределы. И это относится не только к производству материальных товаров, но и к услугам. Собственно, капитализм зародился в Европе на изле­те Средневековья именно в секторе услуг, главным об­разом в банковском деле, которое в последние десяти­летия снова стало его фундаментом, — мы опять ви­дим движение по параболе.

Капитализм может расширить свои пределы, если услуги, которые ранее воспринимались как обще­ственные или семейные обязательства, переводятся в область наемного труда и становятся оплачиваемы­ми. Многие политические конфликты прежних двух столетий были связаны с барьерами, которые всевоз­можные иные силы, такие как церковь или рабочий класс, пытались возвести вокруг агрессивного капи­тализма, стремящегося подмять под себя все новые и новые сферы жизни. В конце концов противобор­ствующие стороны пришли к различным компро­миссам: воскресенья и прочие религиозные праздни­ки были более-менее исключены из капиталистиче­ской рабочей недели; семейная жизнь не подверглась коммодификации, главным образом благодаря уходу большинства замужних женщин с рынка труда; экс­плуатация труда подверглась различным ограниче­ниям; наконец, к середине XX века ряд базовых услуг был по крайней мере частично отобран у капитализ­ма и рынка, поскольку их предоставление было сочте­но слишком важным и необходимым для всех. Как от­мечал Т.Х.Маршалл (Marshall, 1963), люди приобре­ли право на эти товары и (в первую очередь) услуги не потому, что могли покупать их на рынке, а благо­даря своему статусу граждан. Право на определенные услуги стало признаком демократии, таким же, как не­возможность купить на рынке право голоса или пра­во на справедливый суд; предоставление таких услуг через рынок означало бы снижение качества граж­данства. (В большинстве капиталистических обществ идея о том, что юридические и демократические права защищены от посягательств рынка, по сути, является мифом. Богатые люди и группировки могут нанимать себе лучших адвокатов, а в придачу к своим демокра­тическим правам имеют возможности для лоббирова­ния. Однако на риторические лозунги равенства перед законом и перед урной для голосования никто не по­кушается.) Эти услуги не обязательно предоставляют­ся бесплатно, но их оплата носит символический ха­рактер и ни в коем случае не призвана регулировать их распределение или дозирование.

Список таких услуг менялся с течением времени и от страны к стране, но обычно он включает в себя право на образование определенного уровня, на здра­воохранение, на отдельные виды ухода (в том числе ухода за детьми) в случае необходимости, и на финан­совое вспомоществование в случае старости, а также временной или постоянной потери заработка вслед­ствие увольнения, болезни или инвалидности.

Хотя порой эти исключения из сферы коммодифи-кации и рынка становились объектом острых и оже­сточенных конфликтов, задача тех, кто пытался огра­ничить проникновение капитализма в социальную жизнь, облегчалась тем фактом, что в течение боль­шей части этого периода наилучшие возможности для получения прибыли и расширения границ рынка ле­жали в области промышленного производства. Это­му процессу был придан особенно мощный импульс в эпоху Второй мировой войны, когда западный мир переживал фазу демократического подъема, а потреб­ности резко технологизировавшейся войны послужи­ли внешним толчком для всевозможных изобретений, исследований и открытий с их последующим разно­сторонним использованием в мирное время. Запад­ный капитализм в каком-то смысле расслабился, вос­пользовавшись теми возможностями, которые при­несли ему важные компромиссы в отношении прав трудящихся и социального обеспечения. К концу 1960-х и началу 1970-х годов эта тенденция достиг­ла своего пика. Мы снова видим здесь те же процес­сы, что уже рассматривались ранее в качестве ключе­вых факторов, определяющих траекторию демократи­ческий параболы.

При сохранении высокого темпа инноваций в про­изводстве предметов потребления последующие крупные разработки требовали все более дорогостоя­щих исследований и крупномасштабных инвестиций. В то же время начали открываться новые возможно­сти по предоставлению богатеющему населению раз­нообразных услуг, включавших в себя новые формы распределения, туризм, новые разновидности фи­нансовых и прочих деловых услуг, набирающие по­пулярность рестораны и прочие виды общепита, воз­росший интерес к возможностям здравоохранения, образования, к юридическим и прочим профессио­нальным услугам. Капиталистические компании все чаще обращались к этим секторам как к источникам прибыли — сперва наряду с промышленным произ­водством, а затем и вместо него.