Народ и власть в России. От Рюрика до Путина - Эрик Форд Страница 21

Так продолжалось до правления Петра I, требовавшего от своих подданных неукоснительного подчинения власти. Петр привел казаков к повиновению; его дело закончила Екатерина II – при ней казакам пришлось прекратить свои разбойничьи вылазки против мирного населения и приучиться к труду.

Однако государство вместо того, чтобы окончательно избавиться от казаков, рассеять их среди прочего народа, выделило их в особую привилегированную группу. Они имели специальный порядок управления, им были предоставлены большие наделы земли; к услугам казаков существовали бесплатное медицинское обеспечение и образование. Причины подобного благоволения к казакам со стороны государства понятны: оно использовало казацкого зверя для устрашения народа и расправы с недовольными.

Позже правительство поручало казакам разные задания – от разгона митингов и демонстраций до охраны важных объектов в городах, а также для усиления полиции при патрулировании и поддержании порядка. Казаки беспрекословно выполняли все приказы командования, поскольку считали себя избранным народом России, пренебрежительно относились к прочим народностям, а помимо того, отличались консерватизмом мышления.

Топча недовольных лошадьми, казаки использовали в то же время свои ужасные плети, называемые «нагайками». Это действительно жуткое оружие, дошедшее из той эпохи, когда человеческая жизнь ни во что не ценилась, а человеческие страдания не вызывали ни капли жалости. Нагайка – это оплетенная кожей тонкая цепочка со специальным мешочком на конце, в котором лежат пули или куски свинца. Такая нагайка весила до пяти фунтов и причиняла тяжелые увечья. Казаки хлестали своим нагайками направо и налево, не разбирая мужчин, женщин или детей; русские по праву говорили, что казаки душат свободу, и называли их опричниками. Какой парадокс, – казаки, когда-то боровшиеся против деспотизма, призывавшие пусть к дикой, но свободе, стали затем на одну доску с самыми свирепыми защитниками деспотической власти!

Борис Кагарлицкий так пишет о казаках в своей книге «Периферийная империя»:

«Проблема казачества была прежде всего проблемой демографической. «Самоколонизация» в европейской части страны одновременно требовала экспансии на восток и ограничивала ее возможности. Старая добрая Англия могла выделить гораздо больше свободных людей для колонизации, нежели Россия, которая сталкивалась с неразрешимым противоречием: с одной стороны, люди были нужны для освоения новых земель, с другой – для производства товарного зерна на европейской территории страны…

В таких условиях колонизация требовала еще более активной поддержки государства, чем в Америке. Казачьи общины не только находились под постоянным давлением со стороны самодержавного правительства, но, существуя на окраинах страны, подвергались регулярным нападениям внешних врагов, с которыми они не могли справиться без поддержки центра. В свою очередь и государство было вынуждено терпеть казачество на окраинах в той мере, в какой казаков можно было использовать для охраны границ.

Получалось так, что казаки начинали служить тому самому государству, от которого они бежали. Сотрудничество это, однако, было непостоянным, а отношения с властью – нестабильными. Время от времени правительство предпринимало меры для того, чтобы укрепить контроль над казаками, что вызывало, естественно, сопротивление последних. В периоды ослабления центральной власти казаки могли фактически не считаться с правительством и его воеводами, следуя лишь распоряжениям своих атаманов и «казачьих кругов», своеобразных «представительных органов» военной демократии, складывавшейся на окраинах России. Коллективное землевладение, не допускавшее слишком большого имущественного расслоения в рядах казачества, позволяло поддерживать эту разновидность самоуправления в течение длительного исторического периода. Казачьи отряды были своеобразными самоуправляющимися общинами, всячески оберегавшими свою самостоятельность. Казаки также играли ключевую роль во всех крупных антиправительственных восстаниях, потрясавших Россию с XVI по XVIII век. Вожди народных восстаний – Болотников, Разин, Пугачев – либо сами были казаками, либо опирались на их поддержку, хотя основную массу восставших, как правило, составляли крепостные крестьяне. Многочисленные самозванцы, претендовавшие на русский трон в XVII и во второй половине XVIII века, также обращались к казакам за помощью.

Тем не менее при всем демократизме своей военной организации казачество вовсе не было носителем передовых общественных отношений. Меньше всего казачьи хозяйства были похожи на буржуазные или семейно-фермерские. Напротив, бежав из центральных областей страны на окраины, казаки стремились восстановить на новом месте старые патриархальные порядки, подорванные правительственной политикой. По словам историков, «вольное» казачество Дона, Яика и Терека начала XVII века по «своему социальному развитию было много архаичнее общественного устройства русского государства того же времени».

В конечном счете благодаря долгой борьбе казачество добилось свободы и привилегий для себя, но свобода эта пришла в форме средневековых сословных вольностей, а потому неудивительно, что к середине XIX века окрепшее казачество из периодически бунтующей и политически ненадежной массы превратилось в консервативную силу, помогающую режиму удерживать в рабстве остальные сословия и социальные группы. Если протестантские колонисты первоначально были более или менее лояльными подданными короны и лишь позднее превратились в бунтовщиков, то русское казачество проделало обратную эволюцию. Уже в XVII веке казаки периодически грабили крестьян, облагая их всевозможными поборами. К началу XX века казачьи части стали главной силой, на которую (в отличие от ненадежной регулярной армии) правительство могло твердо рассчитывать при подавлении любых городских и сельских бунтов, стачек и восстаний». [Конец цитаты].

* * *

…Мы встретились с Еленой в одном из арт-центров Москвы. Елена была организатором выставки, проходящей здесь, и смогла уделить мне всего несколько минут. Мы пили кофе и разглядывали небольшую группу агрессивно настроенных людей у входа. Среди них выделялись двое усатых мужчин в камуфляжной форме и высоких каракулевых шапках с суконным верхом.

– Вот они, казаки, – сказала Елена. – Это пикетчики, протестующие против нашей безбожной, по их мнению, выставки. Разрешение на пикет им никто не давал, но смотрите, вон стоят полицейские и делают вид, что ничего не происходит. Если бы пикет хоть каким-то образом задевал власть, все его участники были бы сразу же задержаны, а так, видите, какую трогательную толерантность проявляет полиция!

Казаки теперь снова считаются опорой власти; вы знаете, конечно, о создании Национальной гвардии, которую называют личной гвардией Путина? Так вот казаки с Кубани уже выразили желание пополнить ее ряды. Об этом сообщил атаман Кубанского казачьего войска Долуда. Как с иронией пишет один наш популярный публицист, желание казаков вернуться к одному из своих традиционных занятий во времена Российской империи, когда они нагайками лупили бунтующих холопов, похвально. Кому, как не казакам, заняться таким полезным делом. Я цитирую: «Только нужно отдавать себе отчет в том, что Национальную гвардию создают не против мифических либералов из движения «Белой ленты». Гвардия Путина создается в первую очередь против народа, выход которого на улицы все более и более вероятен, учитывая усердие, с которым правительство загоняет страну и народ в катастрофу… Участие казаков в охране режима выглядит занятием крайне патриотичным (если под патриотизмом понимать не любовь к Родине, а любовь к начальству), но в таком случае нужно держать в уме – по какой причине коммунисты проводили в свое время политику расказачивания. Смысл ее именно в том и заключался, что казачество в тот раз было против народа на стороне его врагов. Похоже, что в рвении угодить нынешние казаки готовы снова встать против своего народа. В таком случае нужно отдавать себе отчет и в последствиях: что бывает, когда ты становишься врагом народа. Все это уже было в нашей истории», – хорошая ремарка к вашему материалу о казаках, правда? – посмотрела на меня Елена.