Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма - Ольга Великанова Страница 21

Венди Голдман успешно решает эпистемологический парадокс демократии и террора, который не имел противоречия в «политической психологии Сталина». Она рассказывает о двух избирательных кампаниях – в профсоюзах и в партии – в 1937 году, которые прошли в соответствии с новой конституцией и привели к значительной ротации кадров. Отчетная кампания в советах в 1936 году, которая совпала с конституционной дискуссией, была той же природы и будет обсуждаться в главе 6. Демократическая мобилизация масс использовалась для контроля советских и партийных чиновников, которые при необходимости отстранения от власти объявлялись вредителями или бездушными бюрократами. Эти четыре политические кампании были представлены правительством как социалистическая демократия в действии, народный суверенитет и критика снизу. В конечном счете основная функция демократии заключается в «1. сдерживании произвола правителей, 2. замене произвола справедливыми и рациональными правилами и 3. участии основного населения в формировании правил» ^[144]. Кампания обсуждения конституции (наряду с другими целями) относилась к модели социальной мобилизации, которая подталкивала общество к действиям и увольнению неэффективных чиновников. Каким образом? Проголосовав против. Почему увольнения обернулись массовыми арестами? В черно-белой картине мира, в полувоенной атмосфере кампаний по повышению бдительности и против вредителей бюрократы, заслужившие увольнение, превращались во врагов народа. Кампания разжигала и эксплуатировала социальную ненависть низших слоев общества к «партийным бюрократам». Легко манипулировать малообразованными, несчастными, напуганными массами, пропитанными классовой идеологией, разделенными недавним опытом гражданской войны, возбуждая темные эмоции и направляя их на соответствующие цели. В разобщенном обществе «демократия стала средством для более жестких репрессий» ^[145].

В демократических избирательных кампаниях (в партии, профсоюзах, в Верховный Совет в 1937 г.) кампания народной критики местных чиновников, вдохновленная сверху, сопровождалась волной анонимных или коллективных доносов снизу, порожденных как чисто идеологическими соображениями, пониманием гражданского долга, так и различными личными интересами: самозащиты, социальной ненависти и сведения старых счетов. Эти доносы и обличения вдохновлялись сверху как своего рода «народный мониторинг бюрократии», и поэтому Фицпатрик рассматривает их как «форму демократического политического участия» ^[146]. В специфической полувоенной культурной и политической обстановке демократия превратилась в «обоюдоострый меч», ведущий к репрессиям против объектов критики и осуждения.

И Голдман, и Гетти сосредотачиваются в основном на утилитарной цели демократии, воплощенной в новом законе о выборах – использовании процедуры демократических выборов для очищения нерадивых местных элит. Однако даже и без нового закона потребители пропаганды были уже натравлены на партийных и советских бюрократов посредством текущих кампаний охоты на «вредителей» и повышения революционной бдительности. Рассмотренные ранее детали зарождения конституционного проекта и избирательной реформы показывают, что они имели гораздо более широкие функции, чем просто чистки аппарата. Эти проекты преследовали также и идеологические, международные, управленческие и легитимизирующие цели.

Давайте внимательно рассмотрим мотив, лежащий в основе разочарования Сталина плохой управляемостью. Он неоднократно выражал недовольство плохой работой аппарата как публично, так и в частной переписке. По словам Эрика ван Ри, который анализировал политическое мышление Сталина, эффективное функционирование советского государства и экономики были на первом месте у Сталина. Он был искренне верующим в марксизм с его принципами классовой борьбы и особенно в насущную современную необходимость полного единства и сильного государства при социализме. Приписывая неуправляемость аппарата в первую очередь саботажу местных «баронов», Сталин рассматривал ротацию кадров путем свободных выборов как инструмент оживления советской и партийной системы и повышения эффективности управления огромной страной. Об этом он неоднократно заявлял, адресуясь как вовне, так и инсайдерам,  – и, по словам ван Ри, серьезно относился к своим публично озвученным доктринам ^[147]. В беседе, которая длилась три с половиной часа, он сказал американскому журналисту Рою Говарду: