Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин Страница 20

На даче в Успенке мы просидели с Ельциным половину субботнего дня — я пытался выдавить из него как можно больше разумных идей. И с сожалением обнаружил, что Борис Николаевич застрял в прошлых обидах и что для него нет темнее зла на земле, чем Егор Лигачев. Мы долго жевали эту подпахшую тему, затем я сказал ему: стоп! Надо обсуждать перспективу. Нравится Ельцину обстановка в стране? Нет! Почему? Нравятся экономические реформы? Нет! Почему? Что бы он делал сам на месте кремлевской власти?

Постепенно Ельцин разговорился — он как бы почувствовал себя на трибуне, перед толпой. Емко анализировал ситуацию, давал злые оценки не личностям, а действиям всей власти. Он, видимо, давно не спорил ни с кем, и родничок его мыслей засосало унылостью, как песком. А вот встряхнулся, добавил ярости, и пробила свежая струйка. Вернувшись домой, я расшифровал запись нашей беседы, подчистил кое-что — получилось две газетные полосы острого материала.

У Егора Яковлева был обычай складывать в папку подготовленные к печати статьи, если они грозили ему опасностью, садиться в машину и ехать за советом на Старую площадь к члену Политбюро, секретарю ЦК Александру Николаевичу Яковлеву. Этот Яковлев давал зеленый свет материалам о репрессиях Сталина в отношении соратников Ленина, о расстреле поляков в Катынском лесу, о сговоре Молотова с Риббентропом. А критический разговор о современной политике зачастую похеривал. «Забодал» он и несколько моих материалов. Его можно понять: надо быть Иванушкой-дурачком, чтобы давать добро на подкопы под тебя самого и твою команду. И когда Егор отвез на Старую площадь беседу с Ельциным, хорошего я не ждал. И не ошибся. Из беседы вычеркнули несколько страниц целиком, по другим тоже погулял синий карандаш (почему-то любили Цензоры синие карандаши!) — материала осталось на полполосы. Причем выброшенной оказалась самая суть. Но и это еще не все. Александр Николаевич разрешил напечатать осколки беседы только в номере на немецком языке (тогда «Московские новости» выходили на русском, французском, английском и немецком). Это было издевательство. Я повез Ельцину исчерканные страницы, он походил по кабинету взъерошенный, а потом сказал:

— Черт с ними, пусть печатают хоть это. Все-таки газета не иностранная;.

Он ненавидел Александра Николаевича: и за его антиельцинское выступление на октябрьском пленуме ЦК, и за травлю в печати, подконтрольной секретарю ЦК по идеологии. Я слушал его иногда и думал, вот прижучит он однажды Яковлева в темном углу и тихо придушит. Но непостижимое дело! Став президентом РФ, Борис Николаевич лелеял его и, хотя держал чуть в стороне, обеспечивал непыльными должностями. Мне до сих пор не ясна подноготная их мирного сосуществования после развала Союза.

Блокаду удалось прорвать поздней осенью, и то через ВКШ — Высшую комсомольскую школу. Под видом встречи со слушателями — комсомолятами пригласили в школу редакторов молодежных газет и редакторов многих партийных изданий из союзных республик. К тому времени в национальных образованиях на Москву оглядывались уже меньше.

Встреча продолжалась около пяти часов — вопросы, ответы. Не сказать, что Ельцин искрил идеями и нырял в глубину проблем, но злые слова о вседозволенности чиновников, о круговой поруке в коридорах власти людей задевали. Здесь он на всю катушку использовал популистским прием, к которому впредь будет прибегать постоянно. Газеты больше месяца печатали отчеты о встрече — на читателей хлынул освежающий поток правды. О Ельцине снова заговорили.

И тут, в феврале, как раз начались окружные собрания по выдвижению кандидатов в народные депутаты СССР. В стране предстояли первые альтернативные выборы — люди выдвигали, кого хотели. На Ельцина был большой спрос. Его назвали своим кандидатом десятка два городов.

Все-таки силен был Борис Николаевич своей интуицией! Где ему баллотироваться, чтобы пройти наверняка? Я предлагал и Свердловск и Петрозаводск. А в Москву не верил, считал, что Воруй-город прокатит его на вороных. Но Ельцин стоял на своем: только столица! Он должен доказать, что Воруй-город и Москва — это не одно и то же. Что именно Москва его считает своим. Он будет полноценным депутатом от национально-территориального округа, а не приживальщиком в других городах. Мне казалось, что он глубоко заблуждается. Но ошибался, как позже выяснится, не он, а я. Он волчьим нюхом чуял добычу.

У меня тоже началась предвыборная пора. Выдвигая кандидата от Союза журналистов СССР, коллектив АПН остановился на моей фамилии. Надо было пройти чистилище — поездки по стране, победы на региональных собраниях. Каждый кандидат выступал с персональной программой: с чем он идет во власть? У меня программа состояла из четырех «де» — демократизация, деидеологизация, демонополизация и дебюрократизация. Плюс обещание пробить через Верховный Совет Закон о печати, позволяющий создать четвертую власть. Думаю, эта программа сегодня даже более актуальна, чем тогда.

Командировки для поездок не оформляли, надо было мотаться по областям и республикам за свой счет. А у меня-то откуда такие деньги? В аппарате Союза журналистов СССР работал Гриша Берхин — пролаза и мастер войти в любой кабинет. Он и предложил мне шабашку. Кандидатами в депутаты народ пошел косяками, а как составлять программы — мало кто понимал. Дело-то новое. Вот денежные люди и начали искать программистов, а Гриша Берхин — тут как тут! Мы наладили с ним конвейер: я писал, он размножал и поставлял заказчикам. Заработок делили пополам. Появилась возможность поколесить по стране без срочных редакционных заданий.

Средняя Азия еще находилась в дремоте. Хотя до ферганских событий оставались всего месяца три, ничто здесь не намекало на перемены. Импульсы из Москвы отскакивали от брони феодальных традиций — и два столетия назад правили баи и ханы и теперь тоже они, только под псевдонимами первых секретарей ЦК и обкомов. Перед автоповозками партийных баев с одинаковой смиренностью склоняли головы люди и ишаки. А на Украине скандалил с властями Народный Рух, обзывал их пособниками москалей. Скандалил шумно, по-хохляцки. И Грузию не узнать. Чтобы организовать со мной встречу, уже бежали за разрешением к Звиаду Гамсахурдиа. Хотя был он еще никто, и звать его было никак. А в Прибалтике корректны по-западному. Только мягко давали понять, что их интересуют лишь свои кандидаты.

И вправду, разный был по составу и содержанию Советский Союз: смесь керосина с компотом. И если не сепарировать эту смесь, а взбалтывать размашистыми реформами, мог получиться отвратный напиток для всех. Горбачеву страна казалась ровным газоном, где для косилки нужен общий режим и не должно быть рытвин и валунов. А Союз был не только многонациональным, но и многоцивилизационным. Он требовал дифференцированного подхода к назревшим проблемам. И когда в отношении хозяйственных специалистов Михаил Сергеевич прокричал в Красноярске общий призыв: «Вы их давите снизу, а мы будем давить сверху» — к нему отнеслись совершенно по-разному. В одних республиках полезли под кровать за винтовками, в других стали крутить пальцами у виска. И возводить заборы повыше.

А в Москве ждали теледебатов. В конкуренты Борису Николаевичу Воруй-город пытался выставить Андрея Дмитриевича Сахарова, но тот, естественно, отказался, пошел по списку Академии наук. Тогда номенклатура выкатила орудие в лице гендиректора «ЗИЛа» Бракова.