Кто предал СССР? - Егор Лигачев Страница 2

С этого момента и начались для меня новый отсчет времени, новая пора жизни, перед которой поблек даже бурный томский период.

Горбачев принял меня моментально и, поздоровавшись, сразу огорошил:

— Егор, складывается мнение о том, чтобы перевести тебя на работу в ЦК и утвердить заведующим организационно-партийным отделом. Вот что я пока могу тебе сказать. Не больше. Все зависит от того, как будут развиваться события. Тебя пригласит Юрий Владимирович для беседы. Он меня просил предварительно с тобой переговорить, что я и делаю. Это поручение Андропова.

Честно говоря, внутренне я испытал определенное замешательство. Вопрос был не таким уж простым, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что заведующим орготделом в ту пору был Капитонов И.В. Конечно, Политбюро вправе своим решением заменить его, но ведь Капитонов — секретарь ЦК, и тут уже правомочен только Пленум ЦК. Кроме того, второй секретарь ЦК КПСС Черненко в это время находился в отпуске, при нем Горбачев вряд ли смог бы так решительно вмешаться в кадровые вопросы, тем более что речь шла о заведующем орготделом. Среди членов Политбюро существовала негласная, но нерушимая субординация — не вмешиваться в кадровые вопросы, если они не входят в твои обязанности. Этот порядок, кстати, неукоснительно соблюдал впоследствии и я сам, он в значительной мере исключал возможность целенаправленного воздействия на подбор кадров со стороны каждого члена ПБ в отдельности, оставляя это право за Генсеком и, разумеется, за всем Политбюро в целом, так как окончательное решение принималось коллегиально. Поскольку события явно развивались нестандартно, мне стало ясно, что Горбачев пользуется доверием Андропова.

* * *

Однако ко всем этим сиюминутным оценкам ситуации примешивались и соображения иного порядка.

Впервые на работу в ЦК меня пригласили в 1961 году — это был период, когда былые, еще сталинских времен, обвинения в троцкизме, угрожающе обрушивавшиеся на меня, уже не «портили биографию» и не препятствовали работе в центральном аппарате. Не вдаваясь здесь в подробности, упомяну, что в пятидесятых годах я был секретарем райкома партии в том самом районе Новосибирска, где создавался знаменитый Академгородок. Весь стартовый период Академгородка, Сибирского отделения Академии наук СССР — центра мироврнр масштаба бок о бок работал с академиками Лаврентьевым, Христиановичем, Марчуком, Будкером и другими выдающимися советскими учеными, от которых многому, очень многому научился. Впоследствии меня избрали секретарем Новосибирского обкома партии по идеологии, и уже с этой должности пригласили в ЦК — заместителем заведующего отделом агитации и пропаганды Бюро ЦК КПСС по РСФСР. А затем, после очередной реорганизации, потрясавшей в те годы партаппарат, утвердили замзавом орготделом этого же бюро.

Первые два-три года мне было интересно работать в ЦК: расширился кругозор, пришло более глубокое понимание многих общественных явлений. Словом, «интеллектуальный багаж» основательно, пополнялся, а это, повторяю, всегда интересно. Но постепенно я стал ощущать все возрастающую тоску по живой работе с людьми. Интерес к делу падал, я буквально тяготился, мучился, возвращался вечерами домой в скверном настроении. И в 1965 году, посоветовавшись с женой Зинаидой Ивановной, написал на имя Брежнева заявление, в котором просил направить меня на партийную работу куда-нибудь подальше от Москвы, желательно в Сибирь. Разумеется, фразы «куда-нибудь подальше от Москвы» в заявлении не было, однако предварительно я поговорил со своим непосредственным руководителем — заведующим орготделом Капитоновым и уж с ним-то говорил откровенно, начистоту.

Капитонов меня поддержал.

Дело в том, что в послесталинский период ротация руководящих партийных кадров — их перемещение из центра на периферию и обратно — носила вполне определенный и отнюдь не случайный, а целенаправленный, я бы сказал волнообразный характер. Когда Хрущев окончательно утвердился у власти, отправив в политическое небытие своих оппонентов Молотова, Маленкова, Булганина и Кагановича, он в 1959 году начал новый цикл замены московских кадров. В тот период многие партийные работники под различными предлогами были отправлены из Москвы. В частности, первый секретарь Московского обкома партии Капитонов стал работать в Иванове, второго секретаря МГК Марченко перебросили в Томск и так далее.

Но при Брежневе сразу же начался обратный процесс. Капитонова быстро, уже в 1964 году, вернули в Москву и утвердили заведующим орготделом. Отозвали из Томска в столицу Марченко… В общем, Брежнев собирал тех, кого разогнал Хрущев, и в свою очередь перемещал тех, кого Хрущев собрал. В частности, весьма опытного и известного в партии деятеля, кандидата в члены Президиума ЦК КПСС Ефремова отправил в Ставрополь, чуть позже спровадил на пенсию Председателя Совмина России Воронова…

Но я несколько отвлекся. А возвращаясь к событиям 1965 года, скажу, что не сомневался: мое заявление на имя Брежнева будет быстро рассмотрено. В ту пору мало было охотников покидать Москву, переезжать в провинцию, а вдобавок в Сибирь. А я, кстати, переезжал из Москвы в Сибирь уже в третий раз. Однако прошла неделя, вторая, третья, а никаких сигналов сверху не поступало. Лишь примерно через месяц последовал вызов к Генеральному секретарю. [1]В его кабинете находился и Капитонов. Я, конечно, понял, что в предварительном порядке мой вопрос решен положительно: для отказа Генсек к себе не приглашает. Но куда именно мне предложат поехать, не знал.

Брежнев, в те годы еще энергичный и деловой, сказал:

— Садись… Ты, наверное, переживал, что мы тебя долго не приглашали? Но не в тебе дело, с тобой все ясно, мы тебя знаем… Тут была задержка с Марченко, долго подбирали ему место. Значит, просишься в Сибирь? Мы вот тут подумали и решили послать тебя в Томск. Как на это посмотришь?

То, что меня направляли в Сибирь, — это было просто счастье! Но что касается Томска, то здесь я особой радости не ощутил: знал, что Томская область запущенная, лежит вдали от больших дорог. Тогдашний секретарь обкома, что называется, спал и видел, когда же его вернут в столицу. Соответственно шли в области и дела. Однако все эти соображения я, естественно, оставил при себе и сразу дал согласие.

А когда вышел из кабинета Генсека, то подумал, что вариант не такой уж плохой: во всяком случае, в этой сибирской области можно от души поработать, понять, на что ты в действительности способен.

И теперь, с дистанции времени, могу сказать, что томский период был самым интересным, самым прекрасным в моей жизни. Это был период душевного подъема. Если бы я больше нигде не работал, то все равно имел бы все основания считать свою жизнь удавшейся, а себя — счастливым человеком. Хотя приходилось, конечно, нелегко, порой часа свободного не выкраивал, как говорится, трудных дней было множество, но в тягость — ни одного.

То было время не «застоя», как окрестили его политические бездельники и демагоги, а эпоха социалистического созидания. В ту пору сооружен западносибирский нефтегазо-химический комплекс, с годовой добычей нефти свыше 300 млн. тонн, на котором сейчас держится буржуазная Россия. Горжусь, что почти в течение двадцати лет непосредственно участвовал в его сооружение. Здесь построено свыше 20 городов. И это только в западной Сибири. А сейчас ни одного нового населенного пункта, заброшенные десятки тысяч сел, городов.