Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии - Марк Шенэ Страница 17

«Стресс-тесты» предназначены проверять устойчивость банковского сектора. Они исходят обычно из двух типов сценария: среднего и критического. Но эти сценарии уже явно не работают, поскольку они не дали никакого отчетливого предостерегающего сигнала перед кризисом. Примечательный пример являет собой Исландия, где такие тесты были проведены в августе 2008 года в четырех ведущих банках страны. Их выводы были очень оптимистичными. Как заявил Йонас Йонсон, генеральный директор Управления по финансовому надзору Исландии, «результаты “стресс-тестов” продемонстрировали, что показатели финансовой устойчивости банков прочны и что банки способны противостоять серьезным финансовым ударам». В действительности же, после манипуляций биржевым курсом и самых разнообразных злоупотреблений^[97] три крупнейших банка объявили о своем банкротстве 6, 7 и 9 октября 2008 года и были в конечном счете национализированы.

То же произошло и в Ирландии, где три важнейших банка (Allied Irish Bank, Anglo Irish Bank и National Irish Bank) подверглись проверкам на стабильность и выдержали их с успехом. Весьма обнадеживающие результаты были обнародованы в июле 2010 года и возвещали здоровую финансовую ситуацию. Реальность была совсем иной. В ноябре того же года вкладчики этих трех банков стали массово их покидать, и они, а особенно Allied Irish Bank, оказались в ситуации неминуемого банкротства. Лишь срочный план по спасению, созданный совместно Европейским союзом, ЕЦБ и МВФ, позволил его избежать.

Весной 2009 года «стресс-тесты» были проведены в США. Они также были искажены, поскольку, согласно исходным гипотезам, даже неблагоприятный сценарий не приводил к катастрофическим результатам. Ничего не было предусмотрено на тот случай, если бы он все-таки к ним привел. Сам факт предусмотрения риска развала финансовой системы только ускорил бы разрушительный эффект, которого так хотели избежать. Модельные гипотезы, используемые для «стресс-тестов», были построены (или подстроены) таким образом, чтобы результаты, выявляя возможные слабости системы, в целом носили обнадеживающий характер, а для этого все проблемы должны были предстать как поддающиеся решению. Гипотезы, таким образом, участвуют в создании реальности. Надо, чтобы выводы подтверждали надежду на общий экономический подъем, пусть даже кратковременный. Но если выводы противоположны, неравновесие рискует еще более усугубиться.

Документ, исходящий от Совета управляющих ФРС^[98], требует, чтобы неблагоприятный сценарий «отражал ситуацию тяжелую, но правдоподобную». Что означает: для этого учреждения, среди прочих, отвечающего за «стресс-тесты», катастрофический сценарий невероятен! Как можно всерьез проводить проверку финансовой системы на устойчивость перед лицом неблагоприятных обстоятельств, если сама возможность по-настоящему серьезных потрясений изначально исключена?

Что касается оценки балансовых активов 19 банков, прошедших «стресс-тест», стоимость токсичных финансовых продуктов, широко представленных в активах некоторых из этих банков, была искусственно завышена (не говоря уже о переводе сомнительных активов во внебалансные структуры) ради получения обнадеживающих результатов.

Результаты – чрезвычайно политизированные – этих тестов идеально соответствовали изначальным гипотезам и прекрасно отвечали запросу администрации, желавшей восстановить пошатнувшееся доверие на финансовых рынках. Если верить Тимоти Гайтнеру, тогдашнему министру финансов США, ни одному из этих 19 крупных банков не угрожала неплатежеспособность. Бен Бернанке, президент Федерального резерва в период тестов, считал, что результаты должны были успокоить и инвесторов, и простых американских граждан. Его неявный сигнал состоял в том, что в случае серьезных финансовых проблем у этих банков, государство (читай: налогоплательщик) придет к ним на выручку.

Сходные «стресс-тесты» были проведены в 2010 году в Европе, и их результаты обнародованы в июле этого года. Согласно Банку Франции и Управлению пруденциального контроля и реструктуризации^[99], неблагоприятный сценарий, уже сам по себе чрезвычайно пессимистичный, был усугублен очень жесткими гипотезами о шоке, связанном с суверенными задолженностями в переговорных банковских портфелях и, с другой стороны, с кредитами в частный сектор, записанными в банковских портфелях…

Однако короткое время спустя после публикации результатов реальность превзошла этот «неблагоприятный и чрезвычайно пессимистичный сценарий» даже в «усугубленном жестком» варианте, причем сразу в нескольких европейских странах. И это произошло именно потому, что сценарии априори исключали возможность государственного дефолта, или, иначе говоря, они отказывались рассматривать тот случай, когда включение убытков частных банков в государственный бюджет приводит к неплатежеспособности государств. Это означает, что государственные облигации (что соответствует займам европейских государств), находящиеся в обладании банков, рассматривались как активы, которым совершенно не угрожает риск дефолта.

Возникает вопрос: как могло получиться, что тесты на прочность положения банков исходили из предположения, что даже при наихудшем сценарии финансовая ситуация таких стран, как Греция, Португалия, Италия, Ирландия или Испания, останется под контролем? При таких гипотезах, конечно, совсем не удивительно, что выводы оказались обнадеживающими!

В 2011 году в Европе была проведена новая серия тестов. Они исходили из гипотез, в основном соответствующих гипотезам 2010 года, и исключали, что какая-нибудь европейская страна, ну, скажем, Греция, может оказаться банкротом. В августе 2011 года, вскоре после объявления результатов, касающихся финансового здоровья банков, новые бури сотрясли Европу и курсы акций якобы солидных банков рухнули. Акции Société Générale потеряли 27% за две первые недели месяца. С 1 июля по 12 сентября 2012 года три крупнейших французских банка, BNP Paribas, Crédit Agricole и Société Générale, потеряли более 50% своей рыночной капитализации.