Средства массовой брехни - Юрий Мухин Страница 15

«Лучший оперативный ум»

Эрих фон Манштейн, даже по свидетельству ревнивых к чужой славе гитлеровских генералов, являлся наиболее выдающимся военным профессионалом фашистской Германии. Но если Г. Гудериан считается гением тактики — искусства выиграть бой, то Манштейн считается гением в оперативных делах — в искусстве маневра силами при проведении операций.

Фельдмаршал В. Кейтель, который с 1938 по 1945 г. занимал самую высшую военную должность в Германии — начальника ОКВ, был в Нюрнберге приговорен к повешению. До казни успел написать мемуары, в которых сказал: «Я очень хорошо отдавал себе отчет в том, что у меня для роли… начальника генерального штаба всех вооруженных сил рейха не хватает не только способностей, но и соответствующего образования. Им был призван стать самый лучший профессионал из сухопутных войск, и таковой в случае необходимости всегда имелся под рукой… Я сам трижды советовал Гитлеру заменить меня фон Манштейном: первый раз — осенью 1939 г., перед Французской кампанией; второй — в декабре 1941 г., когда ушел Браухич, и третий — в сентябре 1942 г., когда у фюрера возник конфликт с Йодлем и со мной. Несмотря на частое признание выдающихся способностей Манштейна, Гитлер явно боялся такого шага и его кандидатуру постоянно отклонял».

А Г. Гудериан так оценивал своего коллегу: «…Манштейн со своими выдающимися военными способностями и с закалкой, полученной в германском генеральном штабе, трезвыми и хладнокровными суждениями — наш самый лучший оперативный ум».

Согласитесь, оценки подобных специалистов чего-то стоят.

Действительно, ни в одной из книг других генералов (и наших, естественно) нет столь ясно освещенной философии оперативного искусства.

Я ее изложу своими словами.

С оперативной точки зрения, занятие любой территории бессмысленно, если вражеские войска не уничтожены. Они ведь смогут вернуть эту территорию. Поэтому в любой операции главным является не занятие или удержание какой-либо территории, а уничтожение противника. Приказы типа «ни шагу назад» или «взять такой-то город» бессмысленны и губительны, если их следствием не служит нанесение противнику многократных потерь.

Противник прорывается? Отлично! Дай ему прорваться, пусть он займет твою территорию, а ты, не растратив сил во фронтальной обороне, собери их и отрежь противника в чистом поле, окружи его и уничтожь! А когда уничтожишь, можешь занять и удержать любую территорию.

И надо сказать, что, командуя в 1943–1944 гг. группой армий «Юг», Манштейн, даже отступая, умел нанести нашим войскам тяжелейшие потери.

Но в стратегии лишение противника определенных территорий является главным инструментом борьбы. Здесь бездумный полководец своими маневрами может нанести ущерб стратегическим интересам. Стратегом Манштейн был посредственным, и его желание отдать Красной Армии очередные территории, чтобы сосредоточить силы для очередного удара, часто входило в противоречие со стратегическими интересами и приводило к спорам с Гитлером, которые закончились смещением Манштейна с поста главнокомандующего группой армий, когда Манштейн доманеврировал от Сталинграда до Карпат.

Авантюрист

Сам Манштейн из старинного прусского генеральского рода и в отношении военного хвастовства брехлив образцово — как барон Мюнхгаузен, посему и является прекрасным примером для темы, раскрываемой в этой книге. Причем брехлив он по своей натуре.

Вот пример с немецкой стороны. Когда я прочел его мемуары, то у меня осталось двойственное чувство. С одной стороны, как я только что сказал, он прекрасно описал суть полководческого мастерства, но с другой стороны, осталось убеждение, что этот человек лживый фат: у него нет ни малейшего сожаления о погибших под его командой солдатах, он не только не признает ни одной своей ошибки (а они явные), но чуть ли не открыто убеждает читателей, что это он самый лучший полководец той войны. Но это всего лишь мое мнение, о причинах которого ниже, а между тем я с Манштейном не служил и даже не знаком, хуже того, все немецкие мемуаристы и историки тоже на все лады расхваливают Манштейна, так что мне с моим мнением было как-то неуютно. Но вот что я прочел в воспоминаниях немецкого офицера Бруно Винцера, служившего в 30-х годах прошлого века в батальоне Манштейна.

«Я уже говорил, что нашего командира батальона звали Эрих фон Манштейн. Он участвовал в Первой мировой войне и был в чине обер-лейтенанта. Мы его уважали.

Когда он обходил строй или после смотра говорил с кем-нибудь из нас, глаза его светились почти отцовской добротой; а может, он умел придавать им такое выражение? Но иногда от него веяло каким-то странным холодком, который я не в состоянии объяснить. Манштейн был безупречно сложен и прекрасно сидел в седле. Нам импонировало, что в каждом походе он носил точно такую же каску, как и мы, солдаты. Это было непривычно, и мы были довольны, что он подвергает себя таким же испытаниям, какие выпадают на долю воинской части, ему подчиненной. Мы бы не упрекнули его, если бы он в качестве старого фронтовика носил и легкую фуражку.

Но что за этим скрывалось! Я вскоре случайно об этом узнал. Денщик Манштейна был по профессии портной. Поэтому у господина обер-лейтенанта одежда всегда была в порядке, а нам денщик за двадцать пфеннигов гладил брюки.

Придя по такому делу к этому денщику, я заметил каску обожаемого нами командира батальона. Шутки ради или из озорства я вздумал надеть эту каску, но чуть не выронил ее в испуге из рук. Она была сделана из папье-маше, легка, как перышко, но выкрашена под цвет настоящей каски.

Я был глубоко разочарован. Когда у нас на солнцепеке прямо-таки плавились мозги под касками, головной убор господина фон Манштейна служил ему защитой от зноя, подобно тропическому шлему.

Теперь я, впрочем, отдаю себе отчет, что впоследствии еще не раз наблюдал такое обращение с людьми, когда ласковая отеческая усмешка сочеталась с неописуемой холодность. Эта черта была присуща иным генералам, когда они посылали на задание, из которого, безусловно, никто не возвратится или вернутся только немногие.

А в тот день я положил каску обратно на стул и тихо ушел, унося свои выглаженные брюки. В душе у меня возникла какая-то трещина, но, к сожалению, небольшая. Тем не менее я пробормотал про себя: «Даже каска ненастоящая…»