ООО "Кремль". Трест, который лопнет - Андрей Колесников Страница 14

Ровно три десятилетия назад умер Константин Черненко, которого измучила эпоха и который сам домучивал «пятилетку пышных похорон». Она же «гонка на лафетах», начавшаяся с кончины Алексея Косыгина в 1980-м, продолженная Леонидом Брежневым в 1982-м, Юрием Андроповым в 1984-м, ну и так далее, включая товарища Пельше и других товарищей.

А непосредственно перед Черненко скончался всесильный милитаристский бог Страны Советов – маршал Дмитрий Устинов. Из стариков, решавших принципиальные вопросы развития (точнее, деградации) СССР, остался только Андрей Громыко, разменявший поддержку Михаила Горбачева на пост председателя президиума Верховного совета.

Благодаря этому торгу немедленно, с места в карьер, наступила эра, которая, в сущности, длится до сих пор, – период реформ.

Они, не будучи законченными, увязли во втором такте стандартного исторического движения России – контрреформе. Причем, кажется, гораздо более мощной и мракобесной, чем брежневская контрреформа после хрущевской либерализации и косыгинской «либерманизации» (по фамилии харьковского экономиста Евсея Либермана, с чьих статей в «Правде» началась интеллектуальная подготовка неудавшихся экономических преобразований).

Несмотря на смену лидеров – приход Бориса Ельцина вместо Горбачева – и даже исчезновение целой страны размером в одну шестую часть суши, горбачевская перестройка – если считать ее одной из кнопок на русской народной панели «Реформа-контрреформа» – захлебнулась не в 1991, а в 2003 году, в момент ареста Михаила Ходорковского. И окончательно умерла в 2012-м, когда медведевская модернизация последний раз блеснула смущенной «улыбкою прощальной».

С тех пор вошел в полную силу противоположный исторический такт – контрреформа. И все, что копилось в течение 15 лет, – национализм, изоляционизм, этатизм, ханжество и заранее оскорбленные чувства верующих и неверующих – выплыло на поверхность с «последней прямотой».

Контрреформаторский цикл появляется в российской истории, разумеется, не впервые. Согласно концепции Александра Янова, любая реформа в России оборачивается или контрреформой, или политической стагнацией. Например, реформы 1860-х годов сменила стагнация, а затем контрреформа 1879–1880 годов. В этой логике если считать НЭП реформой, то за ним последовала контрреформа. То же самое с двухтактным движением Хрущев – Брежнев, только брежневский период скорее стагнационный.

Перестройку в СССР и либеральные реформы в России 1991–1995 годов можно оценивать как единый реформаторский цикл, который сначала сменился стагнацией, а затем контрреформой.

При всем отсутствии новизны в нынешнем цикле, который даже идеологически наследует хорошо известной в истории российской политической мысли консервативно-мракобесной эклектике или русским имперским идеологическим проектам вроде «рая в Тавриде» имени императрицы Екатерины Великой, концентрация контрреформаторского духа в нем все-таки высоковата. Избыточна и иррациональна.

И движение какое-то однополосное – только в одну сторону. Допустим, посадили Pussy Riot, дав девушкам в полном противоречии с основами уголовного права и процесса реальные, а не условные сроки. Да, хотели устроить показательный процесс и принесли тем самым осужденным всемирную славу. В том числе и славу России как страны фундаменталистской и сравнимой с исламскими теократиями.

Казалось бы, хватит. Но маховик раскручен, остановить его нельзя. И брызжет на весь мир гейзер скандала с новосибирской постановкой «Тангейзера», а иерархи церкви называют театральное представление продолжением панк-молебна, тем самым вторгаясь с паникадилом в абсолютно светскую сферу. Куда, согласно Конституции РФ, даже официальному православному агитпропу ход заказан.

Типологически движение, например, к импортозамещению любой ценой – из той же оперы: оно столь же идеологизировано, избыточно бессмысленно в мире, где любые экономические процессы интернационализированы, и столь же иррационально с точки зрения интересов потребителя, параметров инфляции и т. д.