Против выборов - Давид Ван Рейбрук Страница 13

Профессор Верден – один из самых интересных преподавателей, которых я встречал. На первом курсе он вел у меня исторический метод – сухой, но необходимый предмет, – а также историю Греции. На этих лекциях раз в неделю его приятный голос рассказывал нам об истории минойской цивилизации, об управлении в Спарте, о росте флота в Афинах и завоеваниях Александра Великого. Верден был преподавателем классического толка. Он не пользовался ни диафильмами, ни слайдами, а PowerPoint еще не изобрели. Все, что он делал, – в течение двух часов удивительно интересно рассказывал. Он был седой, разумеется, в костюме и при галстуке, в очках в роговой оправе. Эрудирован, красноречив, подчеркнуто вежлив. Дело было осенью 1989 года; я только что поступил на отделение археологии.

Однажды утром в понедельник, до занятий, один из моих однокурсников показывал всем какие-то хрупкие на вид камешки. На выходных он ездил веселиться в Берлин. За несколько дней до этого рухнула Берлинская стена. И вот он, как будущий археолог, между возлияниями прихватил несколько бетонных осколков.

Верден – имени у него еще не было – должен был нам рассказывать об учреждениях V века в Афинах. Перикл, греческий город-государство, рождение демократии: нам предстояло услышать, к какой славной традиции скоро присоединятся восточные немы.

Но тот мир, который обрисовал нам профессор, был несказанно далек от всего того, что мы каждый день видели в новостях по телевизору. У меня сохранился тот конспект. «Цель – политическое равенство, – читаю я в своей бывшей тетрадке, а ниже: – не всего населения, только среди граждан; а это лишь малая часть». Я помню, что был слегка разочарован. Весь Берлин, стоя на холоде и раскачиваясь в такт, распевал: «Wir sind das Volk» ^[39], но в древних Афинах почти никто из этих одетых в куртки людей не имел бы права голоса. «Используя термин „демократизация“, – так было написано в программе лекций, – нельзя забывать, конечно, об основной характерной черте полиса, а именно об эксклюзивности гражданского права». Женщины, приезжие, несовершеннолетние и рабы гражданами не считались.

Но это еще не всё. Тремя основными органами власти были Народное собрание, Совет пятисот и Народный суд. Принимать участие в их работе мог любой гражданин, но, торжественно произнес профессор, было три аспекта, в которых «надо полностью отдавать себе отчет».

«Во-первых, участие граждан осуществлялось напрямую. Это идет вразрез с нашей современной системой, где народные представители имеют гораздо бóльшую специализацию. Из простых граждан сейчас собирается только суд присяжных. Во-вторых, важные решения принимались огромным количеством людей. На Экклесию, или Народное собрание, собирались тысячи людей; в Гелиэе, или Народном суде, состояло шесть тысяч человек. На некоторые заседания суда присяжных собиралось до нескольких сот присяжных. И это идет вразрез с нашей системой, где мы видим некоторую олигархизацию демократии».

«Олигархизация» – в этом весь Верден. Однако самое интересное еще впереди. «В-третьих, назначение на должность происходило в результате жеребьевки, включая значительную часть государственных должностей». Тут-то я уже вскочил со стула. Мне только что исполнилось 18 лет, в этом возрасте человек получает право голоса. Вскоре мне впервые предстоит заявить, какие люди и какая партия вызывают у меня наибольшее доверие. На бумаге этот афинский взгляд на равенство выглядел красиво, но хотел ли я жить в подобной демократии с элементами копеечной лотереи, детали которой описывал Верден? И даже так: хотели ли этого восточные немы, вышедшие на улицы за свободные выборы?

У жеребьевки есть свои преимущества, спокойно продолжал Верден. «Целью было нейтрализовать личное влияние. А в Риме подобного не было, и поэтому там наблюдались бесчисленные скандалы, связанные с подкупом и взятками. Кроме того, в Афинах на должность люди назначались на один год и обычно не могли переизбираться. Вообще на всех уровнях граждане должны были как можно чаще сменять друг друга, поскольку цель заключалась в том, чтобы обеспечить максимальное участие, а значит, и равенство. В сердце афинской демократической системы находились именно жеребьевка и ротация».

Я разрывался между энтузиазмом и скептицизмом. Мог бы я доверять представителям администраций, которых не выбирали, а назначили жребием? Как такое возможно? Как тут избежать дилетантства?

«Афинская система была скорее прагматичной, чем догматичной, – рассказывал Верден далее, – она основывалась не на теории, а на опыте. Например, жеребьевку не применяли для назначения на высшие военные и финансовые должности. Там существовала процедура выборов, ротация не была обязательной. Так, компетентных лиц можно было переизбирать. Такого человека, как Перикл, например, выбирали стратегом 14 лет подряд. То есть здесь принцип равенства уступал принципу безопасности. Но это касалось лишь меньшинства мандатов на управление».

Я вышел из аудитории sadder but wiser ^[40]. Мистический оплот нашей демократии оказался просто архаичной системой с расшатанными процедурами. Жеребьевка и ротация, конечно, прекрасно подходят мелким городам-государствам давнего прошлого, когда мужи в сандалиях и с простынями, перекинутыми через плечо, могли целыми днями неторопливо беседовать на пыльных рыночных площадях о постройке нового храма или колодца. Но черпать в них вдохновение для бурного настоящего? В наших беспокойных руках все еще тлела бетонная крошка от Берлинской стены.

Недавно я раскопал в своем архиве курс профессора Вердена (теперь я знаю, что его звали Херман). Если синдром демократической усталости действительно вызван нынешней выборно-представительной демократией, если наш кризис демократии происходит из-за специфической процедуры, до уровня которой мы ее низвели, если выборы все чаще скорее тормозят демократию, нежели помогают ей, может оказаться полезным посмотреть, как же раньше люди реализовывали свое стремление к демократии.

В своем любопытстве я не одинок. В последние годы в академических кругах сильно возрос интерес к истории нашего современного политического устройства. Настоящим прорывом стала книга французского политолога Бернара Манена «Принципы представительного правительства» («Principes du Gouvernement Représentatif»), вышедшая в 1995 году ^{56}. Первое же предложение произвело эффект разорвавшейся бомбы: «Современное демократическое правление возникло из политической системы, которую ее основатели считали противоположностью демократии». Манен первый занялся вопросом, почему так важны выборы. Он буквально по нитке собрал информацию о том, по какой причине сразу же после Американской и Великой французской революций была сознательно принята выборно-представительная система. И вот зачем: чтобы оставить суматоху демократии за дверью! «Представительное управление было введено с полным осознанием, что выбранные представители обязательно будут особенными гражданами, отличными в социальном плане от тех, кто их выбирал». В основании нашей современной демократии заложен также и аристократический рефлекс. Автор делает далеко идущий вывод: та представительная система, которую мы знаем, «содержит элементы как демократические, так и недемократические» ^{57}. К этому я еще вернусь.