Путин, учись у Сталина! Как спасти Россию - Дмитрий Верхотуров Страница 12

Когда в чистом поле начиналась стройка индустриального гиганта, десятки тысяч людей полностью отдавались во власть начальнику стройки. Строители полностью зависели от начальника строительства и его решений буквально во всем: начиная от рукавиц и хлеба на обед до жилья. Власть над рабочими начальник делил с секретарем партийной организации, если парторганизация была сильной и ею руководил хороший секретарь. Что же до остальных административных организаций, то их власть была слабой и эфемерной. Например, традиционно слабым был профсоюз строителей. Например, практически не присутствовала на стройплощадке милиция. Почти не распространялась на стройки власть местных Советов и исполкомов. Бывали примеры и куда показательнее. Исключительно высокая концентрация административной власти устанавливалась в отдаленных районах: на Архангельском Севере и на Северо-Востоке, на территории «Дальстроя». Там, особенно на территории «Дальстроя СССР» или «комбината особого типа» на Колыме, начальник прямо, открыто, с согласия Политбюро ЦК ВКП(б) сосредотачивал в своих руках всю власть. Глава «Дальстроя СССР» Э. П. Берзин официально сосредоточил в своих руках всю административную и партийную власть на подвластной территории, получил независимость от советских органов Якутской АССР и Дальневосточного края и по всем вопросам сносился только с высшими государственными органами – СНК и СТО СССР. На территории «Дальстроя» не создавалось Советов, он имел собственный суд и собственную милицию, получил право на сбор налогов с населения, причем товары для нужд самого треста освобождались от налогов. Трест обладал также монопольным и неограниченным правом использования всех природных ресурсов. В 1938 году «Дальстрой СССР» перешел в ведение НКВД, и директор треста стал главой специального главного управления в составе этого наркомата. Берзин, пожалуй, имел самую большую самостоятельность в принятии решений среди всего советского руководства.

Если учесть, что большинство строек было, по сути, отрезано от остального мира распутицей и бездорожьем, а то и располагалось в труднодоступной местности, то получается, что в стране появлялись территории, для которых воля начальника была весомее, чем все законы Советской власти. Такие территории возникали даже в Европейской части Советского Союза.

К концу первой пятилетки эта практика укреплялась и укоренялась. Строились целые города, возникали целые районы в таких диковинных территориях, и в них власть доставалась, волей обстоятельств, в руки начальника стройки, а потом и директора предприятия. Вот, например, в Магнитогорске, в котором в середине 1930-х годов проживало 200 тысяч человек, единственным и верховным начальником и над работниками комбината, и над жителями города был директор комбината А. П. Завенягин. От него зависело все снабжение населения, и потому он совершенно спокойно диктовал свою волю администрации города.

Появление таких своего рода «удельных княжеств» было делом неизбежным, если принять во внимание те специфические условия, в которых шла индустриализация в СССР. В конце концов, это явление постепенно стушевалось и перестало быть заметным, хотя влияние начальников огромных, градообразующих производств по-прежнему оставалось очень высоким.

Но тогда, в 1930-х годах, эта концентрация власти вложила свой вклад в проблему разложения руководящих кадров. Распоряжающиеся колоссальными деньгами и материальным имуществом начальники оказывались подверженными самому элементарному бытовому разложению. Они могли создавать себе и своим приближенным особые условия, вплоть до роскошных. У них заводились приближенные с весьма сомнительными репутациями. Их втягивали в круговорот интриг и страстей. Ими пытались пользоваться прямые враги Советской власти. И далеко не каждый начальник мог устоять против такого влияния, многие становились на путь злоупотреблений и преступлений.

Вот один из примеров, дошедший до Политбюро ЦК ВКП(б). В августе 1933 года произошел крупный инцидент, связанный с работой НКТП СССР, который возглавлял Г. К. Орджоникидзе. Завод «Коммунар», изготовлявший комбайны, стал отпускать свою продукцию потребителям в некомплектном виде. То есть комбайны не имели важных узлов и деталей и часто из-за этого не могли работать. От совхозов и МТС, в которые поступили эти комбайны, в советские органы стали поступать одна за другой жалобы. 28 июля 1933 года СНК СССР рассмотрел вопрос о поставке некомплектных комбайнов и принял постановление, предписывающее срочно это положение исправить. Но ни завод, ни наркомат на это постановление не обратили внимания. В начале августа 1933 года дело было направлено в Верховный Суд СССР. Обвинитель – заместитель Прокурора СССР А. Я. Вышинский, в своей речи на заседании суда указал на руководство НКТП СССР как на непосредственных виновников [41].

Дальше случилось нечто невообразимое. У бракоделов нашелся очень влиятельный защитник, использовавший самые высокие инстанции. 24 августа 1933 года на заседании Политбюро нарком тяжелой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе провел решение об осуждении выступления Вышинского в суде. Причем он сумел склонить на свою сторону Л. М. Кагановича и В. М. Молотова. Первый написал проект решения, а второй его отредактировал. Сталина в это время не было в Москве, но когда он узнал об этом решении, тут же послал телеграмму Кагановичу с резким осуждением принятого решения. Вскоре Сталин приехал в Москву, провел заседание Политбюро и отменил ранее принятое решение. Сталин тогда так охарактеризовал поведение Орджоникидзе: «Поведение Серго в истории о «некомплектной продукции» нельзя назвать иначе, как антипартийное, так как оно имеет своей объективной целью защиту реакционных элементов партии против ЦК» [42].

Это оказался вовсе не единственный пример антипартийного поведения Орджоникидзе. В конце 1935 года, после ряда крупных аварий на производстве и арестов ряда хозяйственных руководителей, Сталин указал Орджоникидзе на ослабление наблюдения в хозяйственных наркоматах за антисоветскими элементами и на то, что почти полностью прекращена борьба с вредительством. Орджоникидзе резко оспорил сталинские упреки, заявив о том, что нужно совсем прекращать преследование технических специалистов, прекратить обвинять их во вредительстве, потому что, говорил Орджоникидзе, это ведет к самоустранению специалистов от работы и расшатыванию производства.

Разговор этот продолжился, но уже в одностороннем порядке, на Совещании при НКТП СССР в июне 1936 года. Приглашенные на него специалисты и хозяйственные руководители стали говорить о том, что слежка и обвинения их во вредительстве мешают работать, мол, доводят до того, что специалисты отказываются работать. Орджоникидзе горячо поддержал такие речи, даже слишком горячо поддержал: «Какие там саботажники! За 19 лет Советской власти мы… выпустили 100 с лишним тысяч инженеров и такое же количество техников. Если все они, а также старые инженеры, которых мы перевоспитали, оказались в 1936 году саботажниками, то поздравляю с таким успехом» [43].