Агитпроп. Идеология победы - Константин Семин Страница 11

Сегодня я гуляю, меня выгнали с работы

Денег не дали, выпить охота

Кинули, кинули, меня на деньги кинули

Развели на деньги и по морде двинули.

(Кирпичи. Байка)

Возможно, этих исключений больше, но я нашел только два. В 1996 у питерской группы Текиладжаззз (любимой группы аффтара, должен раскрыть наконец карты) вышел альбом «Вирус». На мой взгляд, это главное, что сделал в своей длинной музыкальной жизни Женя Федоров, однофамилец известного депутата-цоефоба. И хотя Женя сегодня — человек болотного или околоболотного настроения, в 90-е он воспринимался совершенно иначе, хотел он сам того или нет. «Вирус» прошелся практически по всем темам, о которых тогда было принято молчать:

Старый попугай орет, что «есть такая буква»

Это — в минус.

С золотой каретой едет черная машина.

Это — в минус.

В Марьино малина лупит бархатную клюкву

Это — в минус.

Жиголо с Фонтанки едет к б…ди из Берлина

Это — в минус.

Вирус! Вирус! Вирус.

(Вирус)

Вот пуля просвистела, улетела, мой товарищ упал

И не было ей дело до того, что он хрипел и стонал.

(Ага)

А пока входили в город именитые войска,

Девки брили себе череп от лобка и до виска,

«Новый русский» бриллианты доставал из сундука,

А после хвастался подруге, что купил у Собчака

Полевые командиры посчитали: раз, два, три,

А по ТВ миссионера распирало от любви,

«Зелёные» жевали шоколадки sugar free,

А «голубые» в ночном клубе танцевали до зари.

(Бей, Барабан)

Меня не спросят, меня на месте бросят,

Улетят бухать на острове Кипр.

Пока не вспомнят про то, что рыба тонет

И про мой универсальный калибр.

Ухожен и промазан, я черен, зол, тяжел

Курок — боек, предохранителя нет

Привык работать — два выстрела и рвота

Ну сколько там тебе было лет?

Не помню. Не помню.

(Пистолет)

Вторым исключением стали наши хорошие знакомые, группа Смысловые Галлюцинации. Да и вообще вся тусовка, выросшая вокруг них, вокруг общаги екатеринбургского архитектурного института и открытого в ней клуба J22. Народ в J22 числил себя под «альтернативой», конечно. Слушал всякое Faith No More и постоянно издевался над роком. Где-то рядом была Чичерина. Где-то забытая теперь группа «Голый ПистАлет», менявшая имидж раз в сезон сообразно конъюнктуре и крутейшим образом троллившая каждого нового мумийтролля. Но, конечно, главным заводилой оставался Буба, лидер СГ Сергей Бобунец. В его поведении было очень мало философии, а тем паче поэзии. Он, непроизвольно, наверное, создал тот единственный сценический тип, которого и заслуживали 90-е. Назовем его условно поющим гопником. Поющий гопник — пацан с района, которому не хватает ума и слов, чтобы выразить свое отношение к происходящему вокруг ужасу. Но его ужас реален, правдив и естественен. Он не содран с Роберта Планта или Роберта Смита, он абсолютно аутентичен, как написал бы высоколобый критик. Аутентичен, как спортивный костюм и кроссовки Adibass. Весь его вид — медицинский диагноз. И ему самому, и обществу, в котором он живет. И, в принципе, было понятно, почему — когда на сцену местного рок-клуба поднималась очередная порция идиотов в футболках «Металлика» и принималась подметать гривами пол — Буба мог схватить бутылку и запустить ее на сцену, как гранату. За этим неминуемо следовала потасовка, в которой тоже при желании можно было бы разглядеть какую-то драматургию смыслов, борьбу эстетических концепций. Возможно, была там и драматургия. В текстах ранних СГ (а слушать у них надо, по совести, только один альбом) постоянно обыгрывалось «творческое наследие» рокеров, передавались злые, задиристые, постмодернистские «приветы» Бутусову, Гребенщикову, Шахрину и всей честной компании.

Потом я встретил какую-то женщину,

Я ел бутерброды и читал ей стихи.

Пил вино и орал, что гребЕнщиков

Х сосал у меня, что они все — м…ки…

(Я хочу есть)

И мы поднимемся в тамбур, предъявим билет

Вагон заскользит и поедет отсюда

Мы оставим любовь и пустую посуду

«И те, кто нам верил, посмотрят нам вслед»

И вот колеса звенят как звенели стаканы

Вино набирает свой ход оборотами

Мы едем в чужие теплые страны

От смерти бежим, как козлы — огородами

(Прощание со Свердловском)

Но, конечно, «вершиной» творчества СГ стала песня «Ален Делон», в которой лирический герой 90-х ведет заочный спор со всеми комиссарами русской рок-революции разом.

Мы будем жить с тобой в высохшей скважине,

Если нас выгонят из маленькой хижины

Будем промышлять с тобой мелкими кражами

Будем смотреть на всех глазами бесстыжими.

(Ален Делон)

В общем, неудивительно, что в Брате-2 у Балабанова, ярчайшего представителя рок-поколения в кино, заглавной музыкальной темой стала песня Смысловых Галлюцинаций «Вечно Молодой» (Вечно Пьяный). В этой строчке — самая точная характеристика всей эпохи, начавшейся с радостного опьянения и закончившейся тяжелейшим похмельем. От оптимизма и восторга первых постперестроечных лет («Все только начинается», клялась из выпуска в выпуск программа «Взгляд») — к мрачному бодровскому озарению:

— Вот скажи мне, американец, в чём сила? Разве в деньгах? Вот и брат говорит, что в деньгах. У тебя много денег, и чего? Я вот думаю, что сила в правде. У кого правда — тот и сильней. Вот ты обманул кого-то, денег нажил. И чего, ты сильнее стал? Нет, не стал. Потому что правды за тобой нет. А тот, кого обманул, за ним правда, значит, он сильней. (Брат-2).

Только вот даже среди рокеров Балабанова, мобилизовавшего на Брат-2, кажется, весь уральский рок-клуб, не нашлось никого, кто мог бы об этом… спеть. Пришлось довольствоваться старым, обращаться к ненавистному совку, доставать из подсобки заплеванный и разрисованный гипсовый бюст:

Я узнал, что у меня

Есть огромная семья —

И тропинка, и лесок

В поле каждый колосок

Речка, небо голубое

Это все мое, родное.

Это Родина моя!

Всех люблю на свете я.

Где-то рядом, в том же направлении, но параллельным курсом, двигался еще один протрезвевший — Егор Летов. Правда, двигаться ему оставалось недолго.

Петь обо всем этом, мучительно подбирая слова, предстояло уже следующему поколению. Его нельзя будет назвать рокерским. Да и новые песни будут не всегда похоже на песни. Собственно, здесь предлагаю поставить очередное многоточие, чтобы в заключительной части «Лоботомии» задать наконец вопрос — может ли популярная, массовая культура использоваться не только для разрушения общества, но и для его защиты? Может ли этот процесс быть инспирирован сверху? Какой след оставят в массовой культуре поздние 2000-е? Какой новой революции они послужат?