Государственное управление в России в 2000—2012 гг. Модернизация монетизации - Лидия Сычева Страница 10

Павел Медведев — политический долгожитель: в 1990–1993 годы — народный депутат РСФСР, далее — депутат Государственной Думы пяти созывов, член Комитета ГД по финансовому рынку. Мы задали известному политику несколько простых вопросов.

— Павел Алексеевич, вы представляете власть законодательную, я — «четвертую власть», прессу. Давайте поговорим о состоянии дел в стране, о жизни людей, основываясь на той информации, которой мы обладаем. Мне кажется, что у нас сейчас есть две России. В одной России — высокие зарплаты, достойные пенсии, красивые жилища и виллы, а в другой — ипотека, прожиточный минимум и нищенская старость. В одной России — прекрасное образование в элитных учебных заведениях, в том числе и в зарубежных, а в другой — закрытые сельские школы и медпункты. В одной России — дорогие машины и свободные дороги, а в другой — «пробки» и акции «синих ведерок». В одной России — «мягкий» Уголовный кодекс, а в другой — беззащитность перед законом. В одной России — отдых на лучших курортах планеты, в другой — бытие среди пепелищ и лесных пожаров. Мне кажется, что чем далее, тем более расходятся две общности — Россия крутых бизнесменов и чиновников и Россия всех остальных граждан. И у меня лично такое состояние дел вызывает чувство глубочайшей тревоги. А что скажете вы по этому поводу?

— Я считаю, что это огромная опасность. Но я до некоторой степени живу в башне из слоновой кости, потому что всегда был депутатом от Москвы, от Юго-Западного округа. В столице ситуация заметно лучше, чем в целом по стране. Я как-то был в одном из сельских районов Брянской области, пострадавших от чернобыльской катастрофы, ездил по деревням, разговаривал с жителями. Вот тут-то сердце у меня и оборвалось — люди получают символические доплаты, несколько сот рублей, живут трудно и бедно.

Это, конечно, кошмар. И есть опасность, что нация расколется. Определенные усилия делаются, чтобы этого не произошло, но они недостаточны. На пути консолидации нации много препятствий, и самое страшное из них — коррупция. Начинает человек как-то барахтаться, заводить свое дело — и оказывается, что его тут же обкладывают данью и чиновники, и бандиты, и милиционеры.

Я чувствую свою вину за то, что я, по большому счету, не знаю, как нам справиться с этой задачей — консолидацией нации. У Диккенса есть такой образ — вечный кандидат в парламент. Это человек, которого много раз не избирали, хотя ему казалось, что он — самый достойный претендент. Другие кандидаты предлагали гражданам звезды с неба, а у него вся программа сводилась к одному пункту: каждой английской семье — гуся на Рождество. Я тоже ношусь с неким фигуральным «гусем». Двадцать с лишним лет назад у меня была программа кардинальных экономических изменений. Но оказалось, что каждый шаг вперед связан с неимоверными трудностями — это все равно что биться головой о стену. И мне показали на «гуся» — у нас в стране нет банковского законодательства. Наш грандиозный успех — принятие Закона о страховании вкладов. У меня была приемная для обманутых вкладчиков, в которую в 90-е годы невозможно было войти — в ней собирались толпы людей. В кабинете у меня под стеклом висят три бабочки — это благодарность граждан за то, что я неимоверными усилиями выбил из Мавроди миллиард «старых» рублей. Но этих денег не хватило даже для десятой части тех, кто был обманут мошенником.

Конечно, установить рай на земле невозможно, но я пытаюсь добросовестно делать то, что в моих силах. Теперь, мне кажется, я придумал, как прекратить историю с обманутыми дольщиками. Может быть, и здесь мы добьемся результата.

Что же касается вашего вопроса, то я бы не делил Россию на крутых бизнесменов, чиновников и остальных граждан. Разделение иное — некоторые чиновники, работающие на невысоких должностях, получают ничтожные деньги. Их скорее нужно отнести к той России, где квартиры не дождешься, где тысячу раз надо подумать, чтобы родить первого ребенка и т. п.

— Возможно, вы и правы, но мне неизвестны чиновники с зарплатами сельских учителей, социальных педагогов, воспитателей детских садов, хотя отвечать за жизнь и здоровье маленьких детей гораздо тяжелей, чем оперировать бумагами… В советское время выпускники школ мечтали стать врачами, космонавтами, военными, потом настали 90-е годы, там был иной выбор, сейчас социологические опросы показывают, что приоритет юношества — стать чиновниками. Значит, это самый прямой путь к деньгам и власти.

— То, что эта мечта возникла, большая беда. Значит, менталитет общества искажен. Потому что это мечта, ведущая в никуда. В Госдуму приводят на экскурсии старшеклассников. В начале 90-х я спрашиваю ребят: «Ну что, молодые люди, будете дальше учиться?» Молчание. И тут один мальчик спрашивает: какая у вас зарплата? Я ответил. Он мне говорит: «А вот мой кореш торгует водкой в палатке и зарабатывает в несколько раз больше. Зачем учиться?!»

Прошли годы, выросло новое поколение. Спрашиваю новых экскурсантов про учебу, они в один голос кричат: «Будем банкирами!» Трагическое заблуждение: оператор в кассе тоже маленький банкир, но его работа тяжела, доход невысок.

Я регулярно беру студентов и аспирантов на практику и лучших рекомендую в чиновники, поскольку дружу с Минэкономразвития, Минфином и Центральным банком. Но через три-четыре года эти ребята оттуда уходят — из-за невысоких зарплат.

— Чиновничество — это своего рода нервная система в государстве, она выполняет все команды и осуществляет обратную связь, и от эффективности ее работы зависит здоровье общества, в том числе и психическое… В советское время вообще не готовили госслужащих — не было ни академий, ни факультетов и тем не менее управление в государстве было действенным и результативным, несмотря на отсутствие Интернета и мобильной связи. Откуда тогда брались чиновники? Они «вырастали» из своих основных профессий — молодой специалист, будь то агроном, врач, инженер, учитель, если он на своем рабочем месте проявлял организаторские способности, всегда мог надеяться на продвижение по партийной или административной линии, потому что действовали социальные лифты, ценились не связи, не деньги, не личная преданность, а знание дела. Этого требовала сама логика жизни — в стране развивалось материальное производство.

Сегодня чиновники — это зачастую люди без практического опыта в курируемой ими области. Мы видим, что руководителями высшего уровня могут становиться совершенно неожиданные люди — армией командует человек, который торговал мебелью, сельским хозяйством страны руководит врач. Это вообще как?! И этот подход транслируется у нас на города и веси, копируется в провинции, и тогда у нас здравоохранением в районе начинает управлять кладовщик, культурой — лавочник и т. п. Потому что госслужба престижна, получение хорошей пенсии неизбежно вне зависимости от результатов работы. А ответственность у чиновника не перед народом, а перед вышестоящими, значит, главное — создать видимость бурной деятельности, что мы повсеместно и наблюдаем.