Ночь черного хрусталя - Владимир Михайлов Страница 9

— Я чувствую, как Лили зовет меня! — патетически сказал Граве. Дрожь его прошла, голос звучал едва ли не героически.

Ева же, напротив, попыталась погасить волнение насмешкой.

— Браво! — сказала она. — Вот заговорил мужчина. А вы, Дан, не спешите спасать свою благоверную? Туристы ведь ездят семьями. Где вы, кстати, ухитрились потерять ее? Или она предоставляет вам неограниченную свободу действий?

«Черт знает, что я говорю, — подумала она сама. — Зачем?»

— Я езжу один, — сказал Милов. — Догадался своевременно развестись — давным-давно.

— О, — сказала Ева, — куда только смотрят женщины? Какой шанс упускают! Ну, пора идти. Вы, надеюсь, с нами? — Это был даже не вопрос, но утверждение.

— С вами, — сказал Милов, прикинув еще, что до Центра добраться куда быстрее можно будет по шоссе, доехав на автобусе до перекрестка. — Во всяком случае, часть пути проделаем вместе, а уж там — помашу вам рукой на прощание.

— Значит, бросите нас на произвол судьбы, — сказала Ева.

Вместо ответа Милов протянул оба захваченных в пещере пистолета:

— Возьмите на всякий случай…

— Нет-нет, от этого избавьте, — сказал Граве и спрятал руки за спину. — У меня нет разрешения полиции на ношение оружия, и я не вправе…

— Давайте, Дан, — кивнула Ева.

— Справитесь?

— Ну, я современная женщина. Не беспокойтесь. Вряд ли он понадобится, я беру его как сувенир — на память…

— Гм, — сказал Милов несколько смущенно и засунул второй пистолет в карман. — А я-то надеялся избавиться от лишнего груза. Господин Граве, вы можете получить его, как только попросите.

— Нет-нет. Очень вам благодарен, но… Обождите, господин Милф, нам же не в ту сторону! Мост — там!

— Знаю. Но вы уверены, что на мосту — чисто?

— А вам нужно, чтобы было подметено? — не утерпела Ева.

Милов усмехнулся:

— Простите, это жаргон… Понимаете ли, у меня есть сильное подозрение, что там не безопасно. Когда стреляют и преследуют людей, это не кончается так быстро и безболезненно, поверьте, охота на людей — старый, но вечно увлекательный спорт. Поэтому я предлагаю идти вброд.

— Что, снова стриптиз? — недовольно спросила Ева.

— Могу помочь раздеться, — усмехнулся Милов.

Он и сам не понимал, почему вдруг брякнул такое — нелепое и пошлое. «Стыдно», — подумал он с осуждением.

— Я иногда принимаю такую помощь, — ответила Ева вызывающе, — но не от первого встречного. Только тогда попрошу мужчин отвернуться: уже не так темно.

Это говорилось уже на ходу: они все прибавляли и прибавляли шагу.

Трое шли, наискось приближаясь к воде, и Милов, как и в пещере, шагал впереди — умеренно, словно был гидом и не раз водил экскурсии по этим местам. Граве этого даже не заметил; торопливо переступая короткими ногами, он был душой уже весь в городе, у себя дома, рядом с Лили. Ева оказалась наблюдательнее — и потому, что была женщиной, и еще, наверное, ничья судьба не волновала ее настолько, чтобы совершенно отвлечь от реальности. Увязая каблучками в песке, она нагнала Милова и пошла рядом.

— Вы говорили, что впервые здесь, Дан?

— Так оно и есть. Что вас смущает?

— Слишком уж уверенно вы идете.

— Я опытный путешественник, и заблаговременно изучаю местность по картам.

— И на них обозначен каждый брод?

Он усмехнулся.

— Вот именно: каждый брод.

— Дан, вы…

— Что, Ева?

— Нет, ничего.

Милов замедлил шаг.

— Что такое? — Она невольно перешла на шепот. Он ответил так же:

— Кусты на берегу. Стойте тут, а я проверю.

— Но ведь все спокойно…

— Дай-то Бог, — сказал он. Шагнул — и растворился в темно-серой мгле. Еве сразу стало зябко. Река плескалась совсем рядом, и в стороне, выше по течению, на поверхности воды играли блики: выстроенный из дерева поселок вдалеке горел так сильно, что отблески пламени достигали даже реки. Граве стоял у Евы за спиной, громко сопя.

— Нет, нет, — вдруг сказал он в полный голос. — Все чушь. Нелепость. Земледельцы сошли с ума, но это еще не значит…

Она, не поворачиваясь, нашарила его руку, стиснула до боли.

— Граве, смотрите… Видите?

— А что я должен увидеть, доктор?

— Да не вверх глядите, а на воду!

Что-то плыло по течению — темное, удлиненное, слишком маленькое, чтобы оказаться лодкой.

— Да, вижу. Какая-то колода, я думаю.

— Граве, я боюсь…

То плыл труп. Река несла его неторопливо, словно в торжественной похоронной процессии.

— По-моему, это все-таки бревно, — неуверенно сказал Граве. — Конечно, оно имеет некоторое сходство…

Милов возник неслышно, как и ушел.

— Идемте, — сказал он. — Тут спокойно.

— Дан, я не полезу в эту воду… в ней плавают мертвецы. Ужасно!.. Что это значит?

— Что убивают людей.

— Но почему, зачем?

— Боюсь, что мы это узнаем. Мужайтесь, Ева, другого пути нет. — Он остановился у самого уреза воды, прислушался. — Тут.

— Ладно, — со вздохом проговорила Ева. — Только на этот раз я пойду последней: уж очень густой загар ложится на голое тело от ваших взглядов.

— Я надеюсь, вы не подозреваете меня… — негодующе начал Граве.

— Да нет, конечно, — сказала Ева, — просто я в настроении шутить. Ну, идемте, не то я совсем замерзну, простуда и так уже мне обеспечена.

— Боюсь, что вызвать врача будет трудненько, — сказал Милов, ступив в воду и ногой пробуя дно. — Теперь никакой самодеятельности, ни шагу в сторону — огонь будет открыт без предупреждения. Не бойтесь: я тоже шучу…

Они медленно двинулись, слышался только легкий плеск, и лишь однажды Ева издала сдавленное «Ох!» — оступилась, видно, однако справилась и шла вместе со всеми, не отставая.

— Вы осторожно, — тихо сказал Милов, — тут дно паршивое.

— Это я уже поняла, — так же приглушенно отозвалась женщина.

Вода, которую они расталкивали сначала бедрами, потом грудью, казалось, стала еще жирнее, неприятнее на ощупь, чем была, в ней попадалось больше всякого плавучего мусора, потом проплыли еще два трупа. Один — ближе к левому берегу, к которому они направлялись, и тень почти совсем скрыла его от падавших на воду отблесков пожара; из-за них вода местами, казалось, сама то и дело вспыхивала холодным радужным пламенем. Другой труп проскользнул почти рядом; он плыл лицом вверх, но черты лица было не разглядеть, еще слишком темно было, и Милов лишь понадеялся, что это не тот был, чей снимок он видел и запомнил, кого нужно было встретить в Центре не далее как утром, которое все приближалось. На мгновение Милов поднял глаза к небу; оно понемногу затягивалось дымкой, слишком много всего в поселке уже сгорело и продолжало гореть, но дым, к счастью, проносило левее. И он не мешал дышать.