Кольцо уракары - Владимир Михайлов Страница 9

Вот эти слова я и должен был услышать в ответ на вызов.

Получилось же вовсе не так.

Другой голос, а не тот, который я ожидал, ответил:

— Сейчас находится вне связи.

Это могло означать одно из двух.

Первое: Верига не погиб и пребывает сейчас где-то в Просторе — на борту, совершающем прыжок.

Маловероятно: он не мог успеть. Его «Бриз» был сбит полчаса тому назад, всего лишь.

И второе: он обладал умением на время отключать транслятор своего ЛК. Такой способностью обладают очень немногие, специально тренированные люди. Как правило, такую практику изучают самые выдающиеся оперативники Служб, и даже не во всех мирах, но лишь в наиболее развитых. Таких людей в Галактике куда меньше, чем, скажем, умеющих по желанию останавливать — и снова запускать свое сердце. И все они — солисты, профессионалы-экстра.

Но если Верига — из таких, то трудно предположить, что я не встречался с ним раньше: мы с ним принадлежали, в общем, к одному и тому же поколению. Что же я — сотрудничал с ним? Или работал против него? В Службах бывает и такое.

Ну-ка, мик, запустим щупальца в архив!..

Я сосредоточился. И вспомнил, где раньше попадалось мне это имя.

Я тогда был в Службе координатором Отдела закрытого розыска. Иными словами — осуществлял связь с одноименными отделами Служб других миров — отделов, занимавшихся поисками лиц, по причине своей секретности не объявленных в открытый розыск. И тогда-то это имя и возникло.

Жаль только — я не мог вспомнить: был ли он работником Отдела — или одним из тех, кого мы искали. Просто запомнилась не очень стандартная фамилия.

Странно, однако, с Синерой это воспоминание никак не связывалось. Не резонировало.

Ладно. Сейчас некогда разбираться. А вот работать все равно нужно.

Какие действия придется предпринять в ближайшем будущем?

Найти Альфреда. Это нетрудно.

Попасть в его окружение. Войти в доверие. И — если все обстоит так, как уверял меня Верига, — выяснить, во-первых, какому из множества миров Федерации угрожает пока неясная, но (если верить рассказанному) серьезная опасность. Во-вторых, в чем же эта пресловутая опасность заключается. И в-третьих, найти, куда он спрятал семена. Конечно, при условии, что он их и прятал.

Это уже сложнее, но, я полагаю, тоже выполнимо.

Как попасть к нему? Как говорится, дело техники. Альфред наверняка держит немалый штат телохранителей. А у меня за спиной — хороший опыт работы по этой специальности.

Снова — в телохранители? Придется тряхнуть стариной. Навыки восстановятся быстро. А спецспособностей я и не терял.

Надо сказать, что хотя название нашей профессии уходит в достаточно глубокую давность, содержание ее за последние десятилетия значительно изменилось. Телохранитель нашего времени — вовсе не мускулистый парень, умеющий только, завидев опасность, стрелять из любого положения и оружия да наносить удары, заставляющие киллера оставить всякую надежду. В наше цивилизованное время увидеть опасность воочию — значит безнадежно опоздать. Потому хотя бы, что покушающемуся, перед тем как нажать на спуск, не нужно больше ловить цель в перекрестие прицела: достаточно, находясь на расстоянии не более километра, выстрелить в нужном направлении, не отклоняясь от него более чем на девяносто градусов. Сериал, даже при одиночном нажатии, выпустит не одну, как встарь, пулю, но, как мы говорим, «поезд», хотя на Востоке предпочитают другое название: «караван». И во главе «поезда» помчится пуля-"паровозик", хитрое создание из тяжелого пластиката, начиненное электроникой на молекулярном уровне, электроника несет в своей памяти все о цели: ее облик в разных ракурсах, температуру, запах, вес, запись голоса, даже рисунок радужки глаза — причем темные очки для нее не препятствие, но первым она улавливает не запах и не цвет глаз, но те поля, которые каждый из нас излучает, те невидимые простым глазом тела, что населяют нашу грешную плоть. Человек может облить себя духами или бензином, закрыть глаза и заклеить пластырем веки, а также и рот — но мало кто может управлять своей аурой. Да тех, кто способен на это, и не отстреливают: они не занимаются ни коммерцией, ни политикой. Пуля-"парово-зик" имеет ничтожную пробивную способность, даже обычный бронежилет для нее — неодолимое препятствие; но пробивать и убивать — вовсе не ее задача, так же как задача локомотива — не перевозка грузов или пассажиров, но лишь буксировка вагонов. Дело «паровозика» — найти цель. И, обладая изрядным запасом хода и каким-то подобием рулей, она будет лететь, вилять, закладывать крутые виражи, снижаться и взмывать ввысь — на скорости пятьсот метров в секунду; в какое-то из мгновений она зафиксирует цель — и уже не отцепится от нее. А за ней, сохраняя полуметровый интервал между собою, последуют колонной по одному все остальные пули — поочередно: кумулятивные и разрывные. Их электроника примитивна, у нее одна задача: следовать за «паровозиком», как на жесткой сцепке, не отклоняясь, не отставая и не опережая. И когда «паровозик» настигнет цель — все остальные одна за другой (в поезде их может быть от пяти и больше; самый длинный, с каким мне приходилось встречаться, насчитывал семнадцать пуль) ударят в одно и то же место и пробьют даже самую надежную защиту, и поразят сердце — потому что именно сердцебиение жертвы будет той информацией, которая поможет «паровозику» в последний раз откорректировать свой маршрут.

Помнится, когда такое оружие вошло в обиход, оно получило название «гуманного» и вызвало в обществе даже какую-то эйфорию. И в самом деле: оно, по сути, сделало невозможными случайные жертвы: сколько бы народу ни окружало человека, обреченного на уничтожение, пули обойдут всех и найдут нужного. Но восторги вскоре угасли: новое оружие сделало профессию снайпера, по существу, излишней. Теперь любой ребенок мог нажать на спуск в уверенности, что не промахнется. Как и всегда, совершенствование техники привело к отмиранию искусства — на этот раз искусства убивать. Зато круто взлетели в цене разведчики. Ничего удивительного: чтобы выстреленный поезд прибыл на станцию назначения, следовало загрузить в «паровозик» все нужные характеристики, а чтобы загрузить — требовалось прежде их достать. Вскоре рынок прямо-таки завалили приборами по снятию характеристик, если вначале нужно было находиться где-то в метре от объекта, чтобы записать нужный результат, то уже через полгода дальнодействие устройств измерялось десятками, а через год — сотнями метров. Укрыться от них стало практически невозможно.

Это привело к тому, что на какое-то время убийства стали своего рода спортом: если раньше убивали по деловым или идейным соображениям, то теперь нередко из-за пустяковой обиды или вообще без сколько-нибудь убедительной причины. Общество взвыло. В парламентах дебатировались вопросы об объявлении сериалов (таким было официальное название нового стрелкового оружия) преступным оружием, о полном его запрете. Военные, естественно, были против, и, как всегда, власти ограничились полумерами: запретили торговлю сериалами, но в армиях оружие сохранилось. Всем было ясно, что оттуда оно будет утекать — медленнее или быстрее, так и получилось. Однако еще большей опасностью стали подпольные предприятия, изготовлявшие те же сериалы — разве что без номеров. Они укрывались под вывесками слесарных мастерских и всего прочего, чье название могло оправдать наличие пары-тройки станков, киберначинку для «паровозиков» поставляли, кроме заведений, ремонтировавших электронику, самые обычные магазины — поскольку электроника эта была разработана вообще-то вовсе не для оружия, а для видеоустройств, которые изъять из обихода было никак невозможно. Вскоре у сериал-оружия нашлись и защитники: оказалось, что оно — по их словам, во всяком случае, — постепенно приводило к отмиранию локальных войн как способу разрешения противоречий. Такие мнения возникли тогда, когда на Симоне — далеком мирке на окраине Федерации первый же бой привел к практически мгновенному уничтожению его участников с обеих сторон: после первого залпа стрелять стало просто некому. Военные после этого попытались решить вопрос, упрятав поголовно всю живую силу под броню; какое-то время казалось, что щит выиграл у меча — но лишь ненадолго. Финт оборонцев привел лишь к некоторому утяжелению пуль: новые их модели могли не просто находить цель (причем в военных действиях вовсе не требовалось, чтобы пуля поразила конкретного человека; она должна была поразить любого противника, для чего свои воины были, кроме прочего, наделены крохотным генератором волны, означавшей «свой»), но, встретившись с неодолимым препятствием, примагнититься к броне, из-под которой рано или поздно придется ведь выходить — и тогда ближайший «поезд» вспорхнет — и ужалит.