Иллюзион - Олег Макушкин Страница 9

D: TempНеизвестность

Ubiquity.end

• Open file 'time.out'

• Wait for timeout of 99.999 years'

• Operation aborted

Когда к нему вернулась способность чувствовать, а точнее, чувствовать что-либо, кроме опустошающего отчаяния и безысходности, вызванной его ужасным состоянием, он понял, что в мире зеркальной комнаты что-то меняется. Откуда-то подул легкий ветер, который мог быть вызван и сквозняком из-под двери, и включенным кондиционером или открытой форточкой. Но Игрок знал наверняка: это избавление.

Он думал так, потому что ничего другого он не мог допустить; мысль, что это лишь случайная перемена в стылой неподвижности его расчлененных атомов, свела бы его с ума.

Ветер развеял запах сигаретного пепла, прилипшего к полу, и моющих средств, которыми были протерты зеркала. Вместо этого в комнату проник какой-то новый запах, едва уловимый и малопонятный, осторожно стелющийся вдоль стен. Игрок не мог ни обонять, ни видеть в своем теперешнем состоянии, но вместо этого он чувствовал. Чувствовал молекулы запаха, чувствовал движение воздуха, разносившего этот запах. И вспоминал.

Так пахнут листья; опавшие и уже чуть прелые осенние листья, которые столь недолго лежат хрустящим ковром в городских парках, прежде чем их собирают в мешки для мусора и увозят на грузовиках, оставляя к зиме голый и жалкий увядший газон, год от года засеваемый заново быстрорастущей травой. Почему именно этот запах почудился Игроку, он не мог объяснить, ведь ему редко приходилось бывать в парках и почти никогда не удавалось застать опавшую листву; наверное, воспоминания выползли откуда-то из детства, когда дачная околица предоставляла достаточно возможности поваляться под листопадом. Игрок тщился принюхаться и не мог этого сделать, и ощущение своего бессилия душило его разум, и без того практически лишенный возможности мыслить связно, будучи рассредоточенным по несвязанным атомам. Но он чувствовал.

Чувствовал, как в комнату влетел желтовато-коричневый осенний лист, местами истлевший почти до прожилок, местами еще жесткий и плотный. Его появление в комнате старого дома в Камергерском переулке, где нет ни единого дерева, было почти так же нереально, как существование человека в виде распыленной по стенкам комнаты субмолекулярной пленки; однако в мире Омнисенса возможно, а стало быть, реально и одно, и другое. Старый лист, тронутый гнилью, упал на пол, его коричневый жесткий черенок заскреб по мраморной плите, пока сквозняк тащил пришельца к центру комнаты. Там лист замер.

Мгновение Игрок ждал чего-то, напряженно вглядываясь-вчувствоваясь в лист, а потом, раньше чем он успел приписать это явление простой случайности и упасть разумом в состояние безнадежной обреченности, случилось нечто. Атомы, некогда принадлежавшие телу Игрока, посыпались со стен и потолка, вихрем поднялись с пола, струями мельчайшей пыли смешались в центре комнаты и завертелись в хороводе, все более и более уплотняясь, обретая зримость, вещественность, сущность. К человеку возвращалась форма его существования; возвращалась жизнь. И в последний момент он успел обрадоваться этому, почувствовав, как соединяются нитями разорванных некогда связей его атомы, воссоздавая живые клетки.

Но тот, кто родился из круговерти незримых частиц, кто обрел новое тело из молекул старого, как собирают новые дома из старых кирпичей, уже не был одним из многих гладиаторов Омнисенса, что сражаются на полях предопределенности за почитаемое священным право выбора. Он не знал, почему и когда началась эта борьба и принимал ли он в ней участие. Он не знал, что такое Омнисенс, кем рукоположены его бойцы, и откуда в зеркальной комнате взялись атомы тела, послужившего строительным материалом реконструированного организма. Он даже не видел этой комнаты — смутное воспоминание о зеркалах и бессчетных часах боли и отчаяния, проведенных в неподвижном ожидании, быстро исчезало из его памяти. Он не знал, кто он такой и что послужило причиной его рождения, или, вернее сказать, преобразования.

В окружающем его теперь мире не было ничего, кроме него самого и обволакивающего все вокруг белесого тумана. И он решил придумать себе имя, поскольку старое, обыденное и в чем-то банальное, уже забылось. Без долгих колебаний он назвал себя Странником, ибо предчувствовал долгий путь к обретению самого себя.

Вокруг него был один лишь туман, но Странник ощущал себя стоящим. Он нагнулся и ощупал поверхность — она была гладкой, прохладной на ощупь, а выглядела, как уложенные елочкой деревянные лакированные дощечки. Паркет.

Оглянувшись, Странник узрел паркетный пол, вдоль которого кисейной пленкой стелился туман, отступая к вырисовывавшимся сквозь пелену стенам. В несколько шагов Странник дошел до стены, провел ладонью по шершавой поверхности, обклеенной бежевыми обоями в цветочек. Туман окончательно отступил, позволяя разглядеть средних размеров комнату, довольно светлую и почти лишенную обстановки, если не считать небольшого зеркала в раме из почерневшего дерева с серыми полосками пыли, забившейся в узоры резьбы. Странник подошел к зеркалу.

В стекле с напыленной сзади амальгамой он увидел небритое вытянутое лицо молодого мужчины, не лишенное заметных черт, таких, как крупный нос и резко очерченный подбородок. Выражение лица было настороженным и немного хмурым. Черные волосы, отнюдь не короткие, обрамляли высокий лоб, которому вполне соответствовали глубоко посаженные, но яркие глаза с пытливым внимательным взглядом.

Тело нельзя было назвать ни атлетическим, ни щуплым; оно доставляло владельцу известные неудобства ломотой мышц, болью от ожогов и порезов и колкой сухостью в горле, что не казалось странным, учитывая дырки на футболке, побелевшие от пыли рваные джинсы и изрезанный в лохмотья плащ. Странник решил, что телесное самочувствие должно иметь потенциал к улучшению.

Он внимательно прислушивался к своим новым ощущениям, однако отличить их от ощущений своего предшественника, пребывавшего в состоянии, которое Странник склонен был характеризовать как небытие, не представлялось возможным. Странник счел результаты инспекции своего экстерьера и самочувствия удовлетворительными и продолжил осмотр комнаты.

Туман, сопровождавший Странника с момента его воссоздания, почти рассеялся, забившись в утлы комнаты, и стало видно, что она несколько длиннее, чем казалась на первый взгляд. Окон или дверей не было видно — только прямоугольник стен и белый шпаклеванный потолок, но свет в комнате походил на дневной, причем довольно яркий..