Господин мертвец. Том 2 - Константин Соловьев Страница 9

– Слушаюсь, мейстер.

Дирк поспешно пошел в указанном направлении, оставляя за спиной тоттмейстера. Несмотря на то что он больше не видел сухопарой фигуры в сером сукне, едва заметной на фоне чернильного неба, ему казалось, что Бергер бесшумно идет рядом с ним. Может, оттого, что мир еще казался таким же колючим, холодным и неуютным, как и тогда, когда он слушал рассуждения тоттмейстера, глядя на его залитое неестественным светом лицо.

Мертвеца он нашел быстро. Света от осветительных ракет было совсем немного, но полевую форму «Веселых Висельников» он узнал сразу, как узнают старого приятеля. Кажется, кто-то из пулеметного отделения Клейна… Когда он приблизился, мертвец встрепенулся, точно очнувшись от глубокой дремы. Видимо, тоттмейстер в этот миг снял свои парализующие чары. Не замечая ничего кругом, «Висельник» попытался вскарабкаться на крутую стену траншеи, в спешке позабыв про лестницу, но, услышав негромкие шаги Дирка, вздрогнул и повернулся к нему.

Конечно, знакомое лицо. «Знал же, что с ним будут проблемы, – подумал Дирк, разглядывая подчиненного и с удовлетворением наблюдая за тем, как тот мнется под его взглядом. – Знал… Но все-таки взял. Надо было отдать его Йонеру, и черт с ним».

– Рядовой! Назовите себя! – бросил он громко.

Есть категории голосов, которым невозможно не подчиниться. И хорошо поставленный голос унтер-офицера определенно к ним относится. Пытавшийся вскарабкаться на земляную стенку мертвец вытянулся по стойке «смирно».

– Рядовой двести четырнадцатого пехотного полка Мартин Гюнтер, господин офицер!

Он стоял неловко, немного повернувшись боком, и Дирк быстро понял отчего – на рукаве, там, где обычно находился шеврон «Веселых Висельников» с эмблемой роты, стилизованной висельной петлей, в ткани зияла дыра. Слишком аккуратная, чтобы можно было предположить, будто она оставлена шальным осколком. Мартин Гюнтер старался держаться уверенно, но у него не особенно это получалось – взгляд прыгал, желваки на скулах надувались и опадали, даже пальцы рук подрагивали.

Верно сказал тоттмейстер – настоящий болван.

– По-моему, вы ошибаетесь, рядовой.

– Никак нет, господин унтер-офицер.

На что он надеялся? Зачем лгал? Неужели считал, что Дирк не различит надетой на нем формы или не разглядит лица? А может, эта ложь была инстинктивной, порожденной не разумом, а одним лишь телом, безрассудная, отчаянная и, конечно, бесполезная.

– Значит, вы служите в двести четырнадцатом?

– Так точно, господин офицер.

– Под чьим началом?

– Седьмой штурмовой взвод лейтенанта Крамера.

– А как оказались здесь?

– Случайно, господин офицер. Простите, унтер-офицер. Заблудился в темноте, пошел не в ту сторону.

– Несчастный дурак… – пробормотал Дирк, глядя на рядового с усталостью, но без злости. Злости не осталось, последние ее запасы, не отгоревшие в блиндаже фон Мердера, рассыпались по пути. – Ты даже не представляешь, насколько в другую сторону ты пошел. Кажется, у меня плохие новости для вас, рядовой Гюнтер.

Одним быстрым шагом он оказался возле мертвеца и, схватив его за ткань на груди, резко рванул на себя. Раздался треск. Под тканью обнаружилась худая, землистого цвета грудь и развороченное отверстие около солнечного сплетения, уже набитое заботливым Брюннером каким-то тряпьем.

– Кажется, вас немного ранили, рядовой! Не ощущаете боли? Самочувствие в порядке? Удивительно. Наверно, в пылу боя вы даже не заметили этой маленькой царапины, а?

Мартин Гюнтер скорчился, вжавшись спиной в сырую стену. Он судорожно дышал, как загнанный. Обычная реакция организма. Некоторые дышат еще с месяц, прежде чем эта привычка сама собой пропадает. А некоторые дышат с упрямством одержимого, тщетно пытаясь наполнить внутренности мертвого тела воздухом, который уже ему не понадобится.

– Кругом! – приказал Дирк. – И не вздумайте убегать, иначе вам придется свести близкое знакомство с мейстером. После которого вы определенно станете дисциплинированнее. А еще он может приказать выпотрошить вас, оставив только легкие, позвоночник, голосовые связки и голову, засунуть в стальной баллон с бальзамирующим составом и использовать вместо старого «Морригана». После этого убежать будет довольно сложно. Ладно, не дергайтесь. Для мозгов в банке вы слишком стары. Их подготавливают с рождения. Шагом марш! Кажется, ефрейтору Клейну сегодня будет хорошая взбучка по вашей вине… Хорошо, что мейстер заметил… Не хватало еще бегать за рекрутами, как за зайцами, по всем окрестным оврагам.

Они зашагали в том направлении, где должны были располагаться «листья». В безлюдных тыловых ходах сообщения было тихо и темно, и только небо над головой изредка озарялось алыми и зелеными сполохами. Время от времени били пушки. Французы тоже включились в соревнование – Дирк различал в воздухе тонкое комариное пение снарядов, хоть и не переживал по этому поводу – судя по звуку, лягушатники били едва ли не наугад, и вероятность встречи со снарядом была практически нулевой.

Гюнтера он заставил идти впереди. Не столько для того, чтобы предотвратить возможную попытку к бегству, сколько из нежелания видеть его лицо. Он догадывался, как себя чувствует свежеиспеченный мертвец, и подсознательно избегал общения с ним, словно слова, скользнувшие между ними, могут заразить и его самого той тяжелой, как смерзшийся ком земли, апатией, свойственной всем молодым «Висельникам». А потом глубоко в груди родились слова, и Дирку пришлось выдавить их из себя, потому что уместить их в себе оказалось невозможно.

– Обычное дело, рядовой Гюнтер. Верите или нет, но через это проходит каждый. Иначе не бывает. Знаю это ощущение, когда кажется, что все не можешь вынырнуть из затянувшегося стылого сна. И за каждым его витком следует еще один, и начинает казаться, что эти жуткие сновидения сейчас раздавят, растерзают, словно голодные крысы. Можно прожить месяц, а ощущать себя как в первую минуту. Гул в голове, незнакомые лица вокруг, легкость в теле, которая начинает казаться отвратительно неприятной, и слова, которых не понимаешь.

Гюнтер издал какой-то звук, непохожий на членораздельное слово. Скорее спазматический кашель.

– Растерянность, вот что ощущаешь сразу же. Хотя нет, сперва – облегчение. Ведь вы помните, рядовой, тот тупой удар пули, который почувствовали, прежде чем провалиться в распахнувшуюся в земле черную щель. Помните то звериное отчаяние, с которым пытались удержать равновесие, глядя на то, как бьющая толчками кровь пачкает форменные штаны. И какой-то душевный, в глубине всего этого, крик – черт возьми, почему же я?.. И это горькое ощущение несправедливости, с которым делаешь последний вдох, прижимаясь щекой к остывающей земле.

– Это был… кинжал, господин унтер.

– Неважно. У каждого из нас свой пригласительный билет, покойный рядовой Мартин Гюнтер. И на будущее – не слишком-то болтайте о своей смерти и не спрашивайте о чужих. Просто не принято. Да, у мертвых свое представление о вежливости, и скоро вы его поймете. Облегчение. Ты открываешь глаза и вдруг понимаешь, что способен видеть. И из самой души вскипает горячий источник, разносящий течение счастья до самых пальцев. Ты понимаешь, что был на волосок от смерти, но каким-то чудом уцелел. И ты торопливо бормочешь молитву деревянным языком, еще не понимая, как все это случилось. А вокруг тебя стоят незнакомые люди, и по их взглядам ты впервые понимаешь – что-то не так. В их взглядах нет радости или облегчения. Они смотрят на тебя, как… Равнодушно, иные даже с сочувствием. Ты пытаешься сказать им что-то радостное, что передаст им захватившее тебя без остатка ощущение вселенского счастья.