Учебник по химии - Анатолий Ключников Страница 9

— «Взрывались»? Слово такое новое?

— «Рвать» — это разделять что-то руками на части. «Взорвать» — это вроде как рвать с озлоблением, быстро. Вот и стали мы использовать жаргонные словечки «взрыв», «взорвать», «рвануть».

— Мда, державе, конечно, хочется рвать своих врагов быстро и очень злобно. Кто бы спорил. Да только враги не будут подходить к вам близко, чтобы вы у них под носом что-то поджигали.

Парень окончательно осмелел и смотрел на меня уже снисходительно:

— А про катапульты ты ничего никогда не слышал? Заполняешь круглый глиняный горшок сухой смесью, вставляешь в отверстие две запаянные наглухо стеклянные колбы, да ещё и меж собой спаянные, так, чтобы они торчали наружу почти вполовину. Ставишь горшок в катапульту, бросаешь в ряды врагов или за стену города — от удара колбы переломятся, так как горшок встряхнётся, покатится. Таких колб, на самом деле, в шар вставляют несколько штук, от чего он становится похож на ёжика, — правда, лысого.

Жидкости из двух колб смешаются меж собой, и эта смесь на воздухе горит очень жарко, причём загорается сама, даже в дождь. Огонь попадает внутрь горшка, так как колбы от жара мгновенно плавятся, разрушаются, и из-за этого возгорается сухая смесь в горшке. Если эта смесь коснётся огня, да хоть самой паршивой искры — рванёт так, что мамочка моя. Людей убивает просто силой удара газовой волны. Проверяли…

Студента как прорвало. Он резал правду-матку так, что она устала визжать. Из университета державники их забрали, увезли в отдалённый замок, принадлежавший, как он понял, маркизу (ого!!!), только хозяина так никто никогда и не увидел. Создали все условия, а, главное, усиленно ставили дело на масштабное производство, не мелочились.

Глиняный горшок со спаренными колбами — это ещё ерунда. Делали там горшки и чугунные, от которых разлетались такие осколки, что пробивали толстые доски, как град листья лопуха. Причём появились новые люди, работавшие вроде бы в той же теме, но занятые исключительно только горшками: чтобы разрывало их равномерно, а вот если в сухую смесь добавить ещё мелкорубленные кусочки металла, то ни одна доска возле места взрыва такой посудины не остаётся без дырок или без металлических вкраплений… Всякая мелочь доводилась до совершенства: технология подготовки глины для «боевой» керамики, методы выплавки чугунных форм — всюду сделали строжайший контроль качества, за отступление от коего наказывали: запросто растягивали человека на лавке и пороли розгами, не особо обращая внимание на учёную степень. А что ещё можно ожидать от державников, каких таких политесов?

Конечно же, появились и стукачи, раскрытые и тайные. Студент к такому оказался совсем не готов, — когда тебя вдруг вызывают к «державному» начальству, повторяют твои же вчерашние слова в извращённом виде и с улыбочкой ждут объяснений…

Одни горшки создавались для того, чтобы ломать стены, другие — косить пехоту мелким железом. Разработали в том тайном замке не только утварь разной формы, но и стандартные ящики для их хранения. И ящики для хранения стеклянных колб — отдельно, с опилками, чтобы не бились.

Разработали для горшков свои специальные катапульты: они получились гораздо легче и проще, чем для огромных валунов, какие мы привыкли обычно видеть, ведь вес горшка гораздо легче веса каменюги в обхват размером. Такие можно было уже не разбирать, а тащить конями, как простые телеги.

Начали делать горшки и для баллист. Они создавались поменьше, но подлиннее, как копья. Только если охапка копий, которая одновременно вылетает из баллисты, может убить с десяток людей, пробивая и доспехи, и лошадей, то десяток трубок, наполненных сухой смесью с железом, сделает в рядах нападающих широкую просеку. Конечно, вместо острия у этих трубок будут те же спаренные стеклянные колбы…

Кто-то уже додумался увеличить радиус действия трубок, в качестве привода используя не скрученный канат, а приделанные к ним медные горшки с горючей смесью. Только в этих горшках взрыв не получается, так как скорость горения маловата, но огненная струя вырывается с такой силой, что бедную трубку несёт аж на полверсты. Но на эти работы денег пока не дают, а запуск делали только два раза: в первый раз такую трубу унесло в далёкие дали, но с большим отклонением от выставленной мишени, а во второй раз произошла большая неудача — медный горшок-толкатель всё-таки разорвало прямо на месте, и поэтому сгорели к чертям собачьим и станок запуска, и прислуга станка. Люди в один миг превратились в обугленные изрешеченные головешки. Опасно, ненадёжно.

И — секретность, секретность, секретность! Государственная тайна!

А начинали ведь с изобретения карманных зажигалок…

Рыцарский замок перестал быть похожим на жилище дворянина. В огромной трапезной оставили всё те же дубовые столы, выставленные длинной буквой «Т», вот только убрали тяжёлые дворянские стулья с высокими спинками, и на их место выставили простые лавки. Исчезли гобелены, рогатые головы животных и образцы боевого оружия на стенах; благородный камин погас и оставался всегда мёртвым и холодным, словно с уходом хозяина жизнь из него ушла тоже. На высоких окнах, имевших вверху полукруглую форму, не стало былых бархатных портьер, и даже простых занавесок не вешали тоже. Старые бронзовые люстры потускнели, покрылись пыльной паутиной, но никто их не чистил: там остались сиротливые огарки позабытых свечей, более ни разу не зажжённых. Вместо них в зале во время ужина зажигали чадящие факелы.

В назначенное для столований время зал заполнялся шумными ватагами работяг, которым разливали похлёбку из большого котла с закопчённой трубой, выставленного прямо в трапезной. Они громко хохотали, гремели деревянными ложками по своим мискам — огромный зал как бы съёживался, тускнел, враз теряя накопленное за столетия благородство. Молодые парни зачастую дурачились, получая свирепые подзатыльники от мастеров, веселивших их ещё более. При свете факелов, горевших неестественно красным светом (в них зачастую сжигали разную дрянь, остававшуюся после работ) ужин походил на адское пиршество, где веселились чумазые черти, нежели на кормление обычных людей.

Столешницы покрылись тёмными пятнами и слоем прогорклого жира, которые никто не пытался извести: так, небрежно смахнут крошки — и ладно. Вечером дворник подметал трапезную, выложенную плотно подогнанными и ошлифованными каменными плитами, обычной дворовой метлой, сгребая в ведро обглоданные кости, сброшенные крошки, куски грязи, отпавшие с обуви, — и на этом вся уборка завершалась.

Студент всё болтал и болтал, а во мне росла глухая тоска: я влип безнадёжно и глупо. Юный техник сливал мне секреты организации лаборатории-мануфактуры вёдрами. Мол, тех, кто привозил ингредиенты и провиант, подбирали неболтливыми, а один возница — так вообще оказался немой. Охрану подобрали из ответственных и не дремлющих: каждый возок, будь то входящий или исходящий, проверялся, хотя люди на них ехали всегда те же самые. Каждого новичка едва ли не обнюхивали. Всей обслуге запрещали общаться с «технарями», но один возница всё-таки сказал нам, что в окрестных деревнях старательно засеяны слухи: мол, в замке поселилась нечистая сила, которая любит огонёк и шумовые эффекты — тёмный народец там запуган вусмерть. Если учесть, КАК частенько проходил там ужин: с шумным весельем, кровавым отблеском факелов в высокие окна, напоминая шабаш нечистой силы, то у тёмных крестьян появились бы причины для опасений даже и без слухов со стороны.