Театр Теней - Орсон Скотт Кард Страница 9

Остальные его терпеть не могли за то, что самый из них молодой был выбран командовать вместо Эндера, и потому что боялись, что он навсегда останется командиром. Все так обрадовались, когда прилетел Эндер, и даже не пытались это скрыть. Боба это должно было ранить, но, кажется, только Петра думала о его чувствах. А толку ему с того? Меньше всех о чувствах Боба думал сам Боб.

Но он ценил ее дружбу, хотя очень редко это показывал. И когда ее свалила усталость в бою, именно он взял на себя ее работу, и только он показал, что верит в нее так же твердо, как до того. Даже Эндер никогда уже не доверял ей задания такой важности, как раньше. Но Боб остался ее другом, пусть он даже подчинялся приказам Эндера и приглядывал за ней во всех следующих битвах, готовый сменить ее, если она снова свалится.

Именно на Боба она рассчитывала, когда русские ее похитили, именно от него ожидала, что он поймет послание, заключенное в графической примочке к письму. И когда она оказалась во власти Ахилла, только на Боба она надеялась ради своего спасения. И он понял послание, и он спас ее от этого зверя.

Пусть Боб притворяется даже перед собой, что интересуется лишь собственным выживанием, – на самом деле он был самым верным из друзей. Никогда не действуя только ради себя, он рисковал жизнью не задумываясь, если считал, что это для правого дела. Но он не понимал этого сам. Он считал себя полностью недостойным любви и потому невероятно долго не мог понять, когда его кто-нибудь любил. Наконец он понял это в сестре Карлотте, еще до того, как она погибла. Но никак не показывал, что понял чувства Петры к нему. Конечно, сейчас он уже выше ее, и потому обращается с ней как с докучной младшей сестрой.

И от этого она готова была глаза ему выцарапать.

Но все равно она решила его не покидать – и не потому что ее выживание зависело от него, не только. Она боялась, что стоит предоставить его самому себе, как он ввяжется в какой-нибудь отчаянный план, жертвуя жизнью, чтобы положить конец Ахиллу, а этот исход был неприемлем – по крайней мере для Петры.

Потому что она уже твердо решила, что Боб ошибается, говоря, что детей у него не будет, что генетические изменения, сделавшие его гением, должны умереть с ним, когда его наконец добьет его неуправляемый рост.

Более того, Петра сама собиралась вынашивать его детей.

И вот сейчас приходилось глядеть, как он сводит себя с ума постоянными занятиями, которые ни к чему важному не вели, и становится все более несносным и раздражительным. И Петре не всегда хватало самообладания, чтобы не огрызнуться. Они на самом деле любили друг друга, и пока что эту грызню удавалось удержать на уровне «только шутка», но что-то уже пора было менять, и срочно, иначе они действительно поругаются так, что нельзя будет дальше оставаться вместе – а как же тогда ее планы рожать детей Боба?

Что заставило в конце концов Боба принять решение – это когда Петра вспомнила Эндера Виггина.

– Зачем он спас человечество? – сказала она со злобой изнеможения в аэропорту Дарвина.

– Чтобы перестать играть в эту дурацкую игру.

– Но ведь не для того, чтобы миром правил Ахилл.

– Когда-нибудь Ахилл помрет. Как Калигула помер.

– Ему друзья помогли, – напомнила Петра.

– А когда он умрет, после него будет кто-нибудь получше. После Сталина был Хрущев. А после Калигулы – Марк Аврелий.

– Не сразу после. Сначала тридцать миллионов погибли в правление Сталина.

– Что ж, эти тридцать миллионов раньше избавились от его власти.

Иногда Боб говорил совершенно ужасные вещи, но Петра хорошо его знала и понимала, что так бездушно он мог говорить только в очень подавленном состоянии. В такие минуты он погружался в мысли о том, что он не человек и что эта разница его убивает.

– Ты совсем не такой равнодушный, – сказала она.

Обычно он спорил, когда она пыталась убедить его в том, что он человек. Сейчас он не стал, и Петре хотелось думать, что она добилась какого-то успеха, но могло быть и другое: ему стало безразлично, что она думает, и только поэтому он перестал отвечать.

– Если я где-то осяду, – сказал он, – мои шансы выжить становятся нулевыми.

Ее кольнуло, что он сказал «мои шансы», а не «наши».

– Ты ненавидишь Ахилла и не хочешь, чтобы он правил миром, и если тебе может представиться шанс ему помешать, то надо осесть на месте и начать работать.

– Ладно, если ты такая умная, скажи мне, где такое место, чтобы мне там не грозила смерть.

– В Ватикане, – сказала Петра.

– И сколько акров в этом царстве? И насколько склонны кардиналы будут слушать мальчишку, которому самое место при алтаре прислуживать?

– Ладно, тогда где-то в границах Мусульманской Лиги.

– Мы – неверные, – напомнил ей Боб.

– А они – люди, которые твердо решили не подпадать под господство китайцев, или Гегемона, или вообще кого бы то ни было.

– Я говорю, что они не захотят нас принимать.

– А я говорю, что захотят или не захотят, но мы – враги их врага.

– Мы двое детей, у нас нет армии, нет ценной информации, нет влияния.

Это было настолько смешно, что Петра даже отвечать не стала. К тому же она наконец победила – он заговорил о том, где осесть и работать, а не делать ли это вообще.

Они оказались в Польше и, доехав на поезде от Катовице до Варшавы, прошли пешком через Лазенки, один из самых больших парков Европы, с вековыми тропами, петляющими среди огромных деревьев и саженцев, которые через много лет их заменят.

– Ты бывал здесь с сестрой Карлоттой? – спросила Петра.

– Однажды. У Эндера есть польская кровь, ты это знаешь?

– Со стороны матери, наверное. Виггин – не польская фамилия.

– Она заменила фамилию Вечорек, – пояснил Боб. – Тебе не показалось, что мистер Виггин похож на поляка? Он бы здесь отлично смотрелся. Хотя в наше время нация мало что значит.

– Нация? – удивилась Петра. – То, за что люди веками сражались и погибали?

– Я имею в виду происхождение. Многие сегодня частично от того народа, частично от другого… Я считаюсь греком, но мать моей матери была дипломатом из племени ибо, так что… в Африке я смотрюсь полным греком, а в Греции – очень похожим на африканца. А лично мне на это в высшей степени наплевать.

– Ты – особый случай, Боб. У тебя никогда не было родины.

– И детства тоже.

– Нам, воспитанникам Боевой школы, мало досталось и того и другого.

– И вот почему, наверное, столько ребят из Боевой школы так отчаянно доказывают свою преданность стране своего рождения.

Похоже было на правду.