Traveler: Сияющий клинок - Мэделин Ру Страница 9

– Избавление от уз начнем прямо с утра, – пообещал им мастер-друид. – За ночь мы с Галеной все приготовим, а сейчас вам пора хоть немного отдохнуть. Вы это вполне заслужили.

Макаса вскочила из-за стола и скрылась наверху. Остальные последовали за ней. Последним на ноги поднялся Арам. Ему хотелось поговорить с Дреллой прежде, чем все улягутся спать, но дриада рысцой побежала не к лестнице – к двери, в ночь.

– Хочу заночевать под звездами, – сказала она, радостно помахав ему и выскользнув за порог. – Местный лунный колодец так прекрасен, так ярок – славная будет компания!

– Спокойной ночи! – крикнул ей вслед Арам, окруженный друзьями, но вдруг почувствовавший себя совсем одиноким.

Комната наверху им с Макасой досталась одна на двоих. Рухнув в постель, девушка тут же уснула и захрапела, не успел Арам даже задуть свечу. Вскоре к ее похрапыванию присоединились Клок с Мурчалем: икота мурлока и поскуливание гнолла явственно слышались из-за стены. Клок, несомненно, снова гонялся по лесу за ограми, а вот Мурчалю, наверное, снилось, как он ловит рыбу и помогает друзьям.

Усевшись на кровать, Арам обнаружил, что сна у него – ни в одном глазу, и потому взялся заканчивать набросок, сделанный за столом, с особым старанием потрудившись над мастером Тал’дарой и Галеной. Ему хотелось изобразить обоих как можно точнее, запомнить все их черты, все их «изюминки» не хуже, чем лица товарищей. Юная, нежная с виду, Галена ничем не напоминала тех грозных тауренов, с которыми ему довелось встретиться в Низинных Чащобах. Разумеется, телом она была так же крепка и дородна, как и прочие таурены, но говорила едва ли не с акцентом ночных эльфов, а голос ее звучал выше и тоньше голосов соплеменников. Арам старательно запечатлел на пергаменте и ее длинные, затейливые косы, и озорную прядь черных волос, выбившуюся из прически.

Мастер Тал’дара кое-чем напоминал его покойного друга, Талисса Серого Дуба, терпеливого друида весьма почтенных лет, пожертвовавшего собой, чтобы спасти жизнь Арама. Головы обоих украшали длинные вьющиеся волосы и аккуратные бороды, только в свою мастер Тал’дара вплетал множество украшений. Не забыл Арам и о добродушных, улыбчивых морщинках в уголках губ мастера, и о множестве перьев да бисера, нашитых на его кенарийские одеяния.

Нарисовал он и лунный колодец, и эльфов-Часовых – Ийнета верхом на саблезубе, Лларан с натянутым луком и Айель с верной совой. Однако после этого сон его по-прежнему не брал, и тогда он, раскрыв блокнот на чистой странице, разгладил ее ладонью. Клок уже заскучал по родным краям, и он, Арам, тоже. Взглянув на свечку, он рассудил, что света вполне достаточно, чтоб написать письмо домой.

«Матушка», – написал он, сделав глубокий вдох и набравшись храбрости. При одной мысли о матери на глаза навернулись жгучие слезы. Нет, слез Арам не стеснялся. Как-то раз один из матросов с «Волнохода» сказал ему: кто не прослезится, вспомнив о матери, тот вовсе и не мужчина.

Вычеркнув «матушку», он написал: «Дорогая мама!».

С чего же начать? Араму отчаянно хотелось рассказать ей все, всю правду, большую и малую, обо всем, что накопилось в сердце. Хотелось поведать и о страшном, и о смешном, и о минутах безнадежной растерянности, но Арам тут же сообразил, как напугают ее подобные вести. С чего же, с чего же начать?

Дорогая мама!

Пишу тебе с Когтистых гор, из маленького аванпоста под названием Дозорный холм Тал’дары. Ты не поверишь, какая же здесь красота, и как все не похоже на Приозерье! Деревья большие, как горы, но только после того, как пересечешь долину, где не угасает пожар. А по пути сюда со мной случилось так много всякого, что даже не знаю, с чего начать…

И все же Арам начал – начал выплескивать на страницы блокнота все, что наверняка не испугает мать слишком уж сильно и не заставит плакать. Многое рассказал он о Клоке, о Мурчале, и о том, как Макаса вначале была ему врагом, а после сделалась лучшей подругой и даже сестрой. Затем описал «Волноход» и Талисса. Рассказал, как они взяли на себя заботу о желуде, и как он, конечно же, даже после ясного предостережения Талисса, все-таки не уберег этот желудь от воды. Это, в свою очередь, привело его к Дрелле, и тут уж, рассказывая о дриаде, и о ее улыбке, и о ее смехе, и о том, как во время странствий под солнцем ее лицо покрыла россыпь веснушек цвета весенней травы, Арам развернулся вовсю. Он понимал: рассказ его выглядит глупо, но, может быть – может быть! – заставит встревоженную мать улыбнуться.

О гибели Грейдона и о множестве столкновений с опасностями Арам решил умолчать. Ни словом не упомянул он ни о боях на арене, ни об осколках, ни о смерти Талисса, ни о том, как Макасу едва не унес дракон. В глубине души ему хотелось избежать рассказа о Грейдоне – не только затем, чтоб не расстраивать мать, но и чтоб не расстраиваться самому. Стоило вызвать из глубин памяти лицо отца, рука задрожала над страницей блокнота: ведь время лечит не всякие раны. Да, эта рана начала понемногу затягиваться, но даже от воспоминаний о Грейдоне струп мог легко дать трещину. Потому-то Арам обошел стороной и местопребывание, и смерть отца, а письмо завершил обещанием:

Не знаю, мама, когда вернусь, но вернусь обязательно. Приключения приключениями, но в Приозерье мой дом. Передай Робертсону с Селией, и Роббу тоже, что я по ним страшно соскучился, а Чумаза обними за меня и угости лишней косточкой, ладно? Люблю тебя, мама. Ты обо мне не волнуйся: со мной надежные друзья, и я уверен: они помогут вернуться к тебе всем, чем только сумеют.

Последнее было истинной правдой. Не зная, когда письмо удастся отправить, и удастся ли отправить вообще, Арам вложил листки обратно в блокнот и бросил взгляд на сестру. Макаса сладко похрапывала, но даже во сне не выпускала из рук любимого оружия – цепи. Задув свечу, Арам улегся на мягкую уютную перину и принялся вслушиваться в голоса блуждающих огоньков, вьющихся среди высоких, как горы, деревьев. Их песни казались шелестом ветра в преддверии скорого ливня.