Бинти - Ннеди Окорафор Страница 9

– Я не знаю, Окву. – Я произнесла ее имя так, словно владела им сама.

– Как ты называешься?

Я села, не обращая внимания на усталость, что пригибала мои кости к постели.

– Я – Бинти Экиопара Зузу Дамбу Кайпка из Намиба.

Я подумывала о том, не обратиться ли к ней по имени – чтобы подчеркнуть его простоту и, следовательно, культурную бедность, но силы и мужество покинули меня.

Окву двинулась ко мне, и я выставила перед собой эдан.

– Стой, где стоишь! Ты знаешь, что он сделает с тобой! – сказала я. Однако она не пыталась напасть на меня, не сморщилась и не опала при приближении. Она просто остановилась в футе от меня, подле металлического выдвижного столика, на котором стояли чемоданы и один из контейнеров с водой.

– В чем ты нуждаешься? – невыразительно спросила она.

Я уставилась на нее, пытаясь понять, правильно ли будет ей ответить, но так и не решила.

– В воде и пище, – сказала я.

Прежде чем я успела что-то добавить, они ушли. Я откинулась на постель, что была напротив иллюминатора, и попыталась не смотреть в наружный мрак. Неподалеку от меня чернела сломанная дверь; тропа моей судьбы вела меня куда-то помимо моей воли. Я вновь улеглась и крепко заснула; так крепко я не спала с тех пор, как покинула Землю.

Меня разбудил запах дыма. На кровати, под самым моим носом стояла тарелка с едой; на ней дымился маленький ломтик жареной рыбы. Рядом стояла кружка с водой.

Я села, все еще крепко сжимая свой эдан. Наклонилась вперед и втянула в себя столько воды, сколько хватило сил. Затем, все еще сжимая эдан, я протянула руки и сжала кусочек рыбы меж запястьями. Затем, поднеся их к лицу и наклонившись, откусила кусок. Подкопченная солоноватая пища богов точно взрывная волна ударила по вкусовым сосочкам. Корабельные коки хорошо кормили рыб, так что те вырастали большими и плодились. Затем они погружали рыб в сон, от которого те никогда не просыпались, и готовили их мясо достаточно быстро, чтобы оно оставалось нежным, и достаточно медленно, чтобы оно успело прожариться. Я знаю, потому что я спрашивала их об этом – каждый химба сделал бы точно так же. Коки все были кушитами, а кушиты не слишком разбираются в том, что они называют «ритуальными суевериями». Но эти повара были студентами Оозма Уни, и они охотно рассказали обо всем, даже показали, как они усыпляют рыб. И это убедило меня в том, что, сделав свой выбор, я не совершила ошибки.

Рыба была вкусной, но очень костлявой. И как раз когда я пыталась языком вытолкнуть застрявшую меж зубов особенно длинную и гибкую, но упрямую кость, я увидела медузу, что нерешительно топталась в дверях. Мне не понадобилось видеть ее скрученное щупальце, чтобы узнать Окву. От удивления я глубоко вздохнула, и едва не подавилась костью. Я уронила остатки рыбы, выплюнула кость и открыла рот, чтобы заговорить, но тут же закрыла его.

Я все еще была жива.

Окву не двинулась и не заговорила, хотя меж нами все еще струились голубые токи. Шли секунды, Окву по-прежнему топталась в дверном проеме, выпуская при каждом дыхании клубы вонючего газа, а я торопливо глотала кусочки рыбы, гадая, не последняя ли в моей жизни это еда. Спустя некоторое время я ухватила последний ломтик рыбы сжатыми запястьями и вновь занялась обедом.

– Знаешь, – сказала я наконец, чтобы заполнить молчание, – в моей деревне есть люди, что несколько поколений живут на краю озера. – Я взглянула на медузу. Никакой реакции. – Они знают все о тамошних рыбах, – продолжала я, – есть рыбы, которых в озере очень много, и они ловят их и коптят, как вот эту. С той только разницей, что мой народ может приготовить их так, что в них не будет костей. Они умеют вынимать их.

Я вновь вытащила застрявшую меж зубов кость.

– Они изучили рыб. Они разработали математический подход. Они знают, где расположена какая кость, независимо от возраста, размера или пола рыбы. А потом они взрезают рыбу и вынимают из нее все кости, не повредив остальные ткани. Это очень вкусно!

Я отставила оставшиеся от рыбы кости.

– Эта тоже была вкусной.

Я заколебалась, а затем все-таки сказала:

– Спасибо.

Окву не пошевелилась, продолжая нервно вдыхать и выдыхать газ. Я встала и пошла в тот угол, где стоял поднос. Я нагнулась и отпила воды из кружки. Все это придало мне сил и бодрости. Когда она заговорила, я даже сумела подпрыгнуть.

– Как бы мне хотелось просто убить тебя.

Я помолчала.

– Как всегда говорит моя мать, нам много чего хочется, – сказала я, касаясь языком последнего кусочка рыбы, застрявшего у меня в зубах.

– Ты не похожа на людей-студентов Оозма Уни, – сказала она, – ты темнее цветом, и ты… – она выдула огромный султан газа, и я с трудом удержалась, чтобы не сморщить нос, – у тебя есть окуоко.

Незнакомое слово заставило меня нахмуриться.

– Что такое окуоко?

И вот тогда она пошевелилась впервые с момента моего пробуждения. Ее длинные щупальца игриво переплелись, и у меня вырвался смешок прежде, чем я успела спохватиться. Она выпустила одно за другим несколько облачков газа и издала низкий трубный звук. Это заставило меня рассмеяться еще сильнее.

– Ты имеешь в виду мои волосы? – спросила я, тряхнув толстыми косичками.

– Да, окуоко, – сказала она.

– Окуоко, – согласилась я. Мне понравилось, как это звучит. – Как получилось, что я слышу непонятное слово?

– Не знаю, – ответила она, – я тоже слышу тебя так, словно ты говоришь на моем языке. Когда ты говоришь окуоко, это окуоко.

Она внов помолчала.

– Кушиты по цвету похожи на плоть той рыбы, что ты съела, и у них нет окуоко. У тебя цвет коричневый и красный, как наружная кожа рыбы, и у тебя окуоко как у медузы, хотя и маленькие.

– Люди бывают разные, – сказала я. – Мой народ обычно не покидает моей планеты.

Теперь уже несколько медуз толпились у дверей. Окву придвинулась ближе, выталкивая из себя и втягивая обратно газовое облачко. На сей раз я не удержалась и раскашлялась от удушливой вони.

– Почему они у тебя? – спросила она. – Ты, должно быть, из всего твоего рода самое большее зло.

Я вновь нахмурилась. Кое-что я, кажется, поняла. Она говорила в точности как один из моих братьев, Бена. Я была младше его всего на три года, но мы никогда не были близки. Он легко раздражался и всегда толковал, как унижает нас кушитское большинство, хотя нуждается в нас и в наших астролябиях, чтобы выжить. Он всегда называл их «злом», хотя ни разу не был в их землях и даже не был знаком ни с одним кушитом. Возможно, его гнев и имел под собой основания, но все, что он говорил, он говорил с чужих слов.

Даже я могла заметить, что Окву была не самая старшая среди медуз, она была слишком импульсивная, и… что-то было в ней такое, что напомнило мне меня саму. Может, ее любопытство; я тоже на ее месте бы пришла посмотреть на себя одной из первых. Мой отец говорил, что именно мое любопытство было последним препятствием в том, чтобы сделаться совершенным мастером гармоний. Если мы с ним в чем- то никак не могли сойтись, то именно в этом – я полагала, что можно достичь совершенства только в том случае, когда любопытство толкает тебя на поиски этого совершенства. Окву, как и я, была юной. И может, именно поэтому она рисковала жизнью, чтобы утвердить себя в глазах остальных, и именно поэтому остальные были с ней так терпеливы.