Герои умирают - Мэтью Стовер Страница 89

– Спасибо, Джед. В следующем часе мы свяжемся с экспертом Студии – вы готовы к этому? Он расскажет нам о «хаотической пертурбации в мультимедийных сверхсетях» и ответит на ваши звонки. Он объяснит вам, почему на

Часы Жизни Пэллес Рил дают такую большую погрешность, и ответит на ваши вопросы об Уинстонском Переносе. Я – Бронсон Андервуд. Оставайтесь с нами.

15

Артуро Коллберг запихнул в жирные губы очередной блинчик и снова уставился на огромный выгнутый экран. Всякий раз, когда Кейн переводил взгляд с залитой солнцем улицы на изодранный, с лезущей из него соломой матрас, на котором лежал завернутый в грязные одеяла Ламорак, Коллберг с новой силой начинал повторять про себя то, что уже почти стало для него молитвой: «Умри же, ублюдок, умри. Да умри же ты, сволочь, ну, подыхай!»

Однако Ламорак не торопился умирать. Когда Кейн и Таланн наконец вытащили его из пещер, он был без сознания и в глубоком шоке. Странно, что он еще не умер. Кейн и Таланн согрели его, и теперь, когда он изредка просыпался, кормили теплым бульоном, который им принесли кантийцы. Ламорак призвал какую-то магию, чтобы та помогла ему прийти в себя, а друзья даже сумели наложить шину на его ногу, пока воин отгонял своей магией боль и заставлял расслабиться сжатые вокруг излома мускулы,

Когда нога была вправлена, Ламорак заявил, что уже к ночи сможет ходить с костылем, а потом мгновенно заснул. Кейн, Таланн и какой-то коновал из кантийцев воспользовались его состоянием, чтобы распороть шов на бедре, самым крепким бренди вымыть оттуда яички насекомых и снова зашить. Кроме того, они зашили его живот.

Наблюдавшего за этим Коллберга разбирала холодная ярость. Он знал, что не должен позволять эмоциям взять верх над рассудком. Он проглотил еще одну капсулу амфетамина и набил рот сластями прежде, чем лекарство должно было подействовать на его аппетит. Ему стало немного лучше.

И все это время в мозгу билась одна и та же фраза, уже потерявшая всякий смысл и превратившаяся в набор звуков. Будь во вселенной хоть капля справедливости, Ламорак давно уже должен был испустить дух, а его сердце – перестать биться,

Всякий раз, как администратор улавливал краем глаза свечение кнопки аварийного переноса, у него в груди что-то давило и зубы сами собой сжимались. А ведь он не беспомощен, не переставал напоминать себе Коллберг. Одной оговорки Кейна, сравнившего Шахту с рабочими районами, достаточно, чтобы оправдать прерывание его Приключения. «Сейчас важно выбрать момент, – подумал Коллберг. – Да, правильно выбрать момент».

16

– Король сейчас придет, – говорит юноша с почтением в голосе. – Я никогда не видел, чтобы он сам шел к кому-то…

Я отворачиваюсь и смотрю в окно: я не хочу признавать, что не помню имени юноши. Отсюда мне виден кусочек базара, где пару жизней назад я отделал его бараньей ногой – в лавочке Лама у выгнутой стены Стадиона.

– Что известно о Пэллес?

– Никто не знает, где она, барон. Мы с Томми сходили туда, но никого там не нашли. Ну, мы, конечно, подождали, а потом Томми вообще остался там, но все равно ничего не известно.

Бросаю взгляд на бодрствующую подле спящего Ламорака Таланн. В ответ воительница пожимает плечами.

– Я не знаю других мест. Ничем не могу помочь. Да, не может. Достойно удивления уже то, что хотя бы одна крупица информации просочилась сквозь накатившее на всех забвение – результат проклятого заклинания. Когда я пытаюсь объяснить Таланн, что совершила Пэллес, она постепенно отключается – и я не могу винить ее за это.

– Ага, – говорит стражник, – ее так никто и не видел со времени вчерашнего дерьмового боя.

– Ты с ней встречался?

Сжавшая грудь боль ослабевает, я наконец могу дышать и выдыхаю:

– Она жива? Не ранена? Как она выглядит? Юнец улыбается.

– Совсем неплохо, если учесть, что за ней гналась половина Серых Котов. Тут-то и начался дерьмовый бой.

– Дерьмовый бой?

– Ну да. Извините, барон, я думал, вы знаете.

Он вкратце рассказывает о том, как Пэллес схватилась в Рабочем парке с целым отрядом Котов. По его словам, она стала уводить их в сторону Лабиринта, подорвав при этом полрайона. Парень с нескрываемой гордостью говорит, что сам был там, откликнулся на призыв и своими руками швырнул горсть мокрого дерьма и оно попало в лицо самому графу Берну.

Я не могу удержаться от смеха, глядя, как юнец изображает графа Берна после такого казуса. Неожиданно я начинаю относиться к парнишке теплее – господи, ну почему меня не было там, почему я не видел случившегося своими глазами! А юнец замечает мою реакцию и все повторяет и повторяет рассказ, всякий раз приукрашивая его, пока я наконец не машу руками, чтобы он перестал. Даже рассказ о Берне, схлопотавшем горсть дерьма в рожу, перестает быть смешным… если его повторять сто раз.

В моей голове копошится неприятная мысль, что Пэллес вполне справляется без моей помощи. Неужели я мог некогда надеяться, что без меня у нее ничего не выйдет, что она нуждается в моей помощи гораздо больше, чем сама признает? Возможно, на меня влияет тот факт, что она схватилась с Берном, который почти убил меня, и с Ма'элКотом, который мог раздавить меня как муху, – схватилась и не сдается. Она свободна, ей все удается, даже ее подопечные все еще где-то скрываются. Не случись непредвиденного сбоя в связи, я был бы ей и вовсе ни к чему.

– Ты хоть приблизительно знаешь, как она сцепилась с Берном и его Котами? – спрашиваю я. – Ну, как все началось? Что она делала в Рабочем парке?

Юнец пожимает плечами.

– Без понятия. Кто-то мне что-то рассказывал… нет, не помню. А разве это важно?

– Думаю, нет. Спасибо, парень. Окажи мне услугу – спустись вниз и посмотри, не идет ли король.

Парень бьет себя в грудь, изображая этот их дурацкий салют, потом кашляет и клацает рукоятью меча, проверяя, свободно ли выходит из ножен клинок. Наконец, исчерпав все причины оставаться в моем обществе, он поворачивается на пятках, видимо, демонстрируя строевой поворот, и вылетает из комнаты. Я слушаю, как его сапоги стучат по мягкому гниющему дереву пола, и пытаюсь вспомнить, каково оно – быть таким молодым.

Это бесполезно – прошло слишком много жизней. Я снова выглядываю в окно.

У Стадиона толпится обычный полк тяжелой пехоты. Солдатам душно в броне, вид у этих бедолаг довольно жалкий. Они наугад выдергивают из толпы жертву, задают несколько вопросов и изредка дают пинка. Тяжелые тучи наползают на солнце с западного побережья; скоро пойдет дождь, и у солдат заметно поднимется настроение. Ну конечно, это же заветная мечта солдата: из потного и безликого стада превратиться в мокрое и дрожащее безликое стадо, имеющее при этом целую армию простолюдинов, на которых можно выместить свою досаду. – На самом деле я помню еще кое-что. Таланн, подумав немного, говорит таким невероятно обыденным тоном, что мне начинает казаться, будто она репетировала эти слова по меньшей мере несколько часов.